Послание из тьмы

Но для того чтобы хоть с какой-то степенью вероятности предугадать характер его первых вопросов, мы должны постараться выяснить, кем же он был в прошлой жизни. М-р Додсворт жил в наиболее интересный период английской истории – он оказался оторван от мира, когда Оливер Кромвель достиг предела своих амбиций, а Английская республика в глазах всей Европы выглядела столь прочной, как если бы смогла вынести любые трудности. Карл I умер, Карл II слыл изгоем, нищим, лишенным даже надежды. Отец м-ра Додсворта, антикварий, получал жалованье от генерала республики, лорда Ферфакса, большого любителя древностей. Додсворт-старший умер в тот же год, когда его сын ушел в свой долгий, но не бесконечный сон. Это любопытное совпадение наводит на мысль, что наш плененный морозом друг возвращался в Англию по случаю смерти отца, вероятно, чтобы заявить права на наследство, – как же недолговечны людские замыслы! Где же теперь наследство м-ра Додсворта? Где его сонаследники и душеприказчики? С его продолжительным отсутствием, как мы полагаем, все его состояние перешло в иные руки. Мир стал старше на сто семьдесят лет с тех пор, как он сошел со сцены, – одни владельцы за другими вспахивали его землю, а затем и сами ложились в нее. Мы позволим себе усомниться в том, что хоть один кусок ее поверхности остался в том же виде, как при нем. Молодая почва не примет старой глины.

М-р Додсворт, насколько мы можем судить по его пребыванию за границей, не являлся рьяным сторонником республики, хотя то обстоятельство, что он выбрал для своего путешествия Италию и после смерти отца рассчитывал вернуться в Англию, предполагает, что не был он и ярым монархистом. Вероятно, он является (или являлся) одним из тех, кто не последовал совету Катона[16], приведенному в «Фарсалии»[17], и придерживается взглядов, к которым Данте призывает относиться с крайним презрением, – одним из тех, кто нередко приземляется меж двух табуретов, опасаясь присесть на какой-либо из них. Тем не менее м-ра Додсворта не могли не волновать последние вести с родины в столь критический период: его отсутствие могло поставить под угрозу его собственность. Нам нетрудно представить себе, что после того, как он ощутил в своих членах приятное возвращение кровотока и отведал плодов земли, каких и не надеялся попробовать в своей жизни, после того, как ему рассказали, от какой опасности его спасли, и как он произнес молитву, которая показалась д-ру Хотэму чрезвычайно длинной, – пожалуй, мы можем представить, что первый его вопрос мог быть таков: «Есть ли какие-нибудь новости из Англии?»

– Вчера я получил письма, – мог бы ответить ему д-р Хотэм.

– В самом деле? – восклицает м-р Додсворт. – Прошу, сэр, ответьте, случились ли какие-нибудь перемены – в лучшую ли, в худшую ли сторону – в этой истерзанной смутой стране?

Д-р Хотэм, заподозрив в собеседнике радикала, холодно отвечает:

– Что вы, сэр, едва ли это можно назвать смутой. Люди говорят о голоде среди рабочих, о банкротствах, о крахе акционерных обществ – но все это неприятные частности, сопутствующие полнейшему благосостоянию. По существу, Англия никогда еще не пребывала в более преуспевающем положении.

В свою очередь, м-р Додсворт подозревает в докторе республиканца и с осторожностью, которую мы договорились считать обычным его свойством, на некоторое время отбрасывает верноподданнические чувства и спокойным тоном вопрошает:

– А с должной ли серьезностью относятся наши правители к этим признакам непомерного благосостояния?

– Наши правители, – отвечает его спаситель, – если вы имеете в виду министров, даже слишком внимательны к временным трудностям. (Просим д-ра Хотэма извинить нас, если обидели его, выставив крайним тори; таким свойством он обладает лишь в наших представлениях о нем, ведь доподлинно нам об этом джентльмене ничего не известно.) Хотелось бы, чтобы они проявили большую стойкость. А король, храни его Господь…

– Сэр! – восклицает м-р Додсворт.

Д-р Хотэм продолжает, не ведая о непомерном изумлении, охватившем его пациента:

– А король, храни его Господь, выделяет огромные суммы из собственного кармана на помощь своим подданным, и его примеру следует вся аристократия и богачи Англии.

– Король?! – выкрикивает м-р Додсворт.

– Да, сэр, – решительно подхватывает его спаситель, – король, и я рад сказать, что предрассудки, которые столь печально и неоправданно обуревали английский народ в отношении Его Величества, ныне сошли на нет, с немногочисленными, – продолжает он с суровостью в голосе, – и достойными презрения исключениями, уступив место смиренной любви и почитанию его талантов, достоинств и отеческой заботы.

– Дорогой сэр, вы так порадовали меня, – отвечает м-р Додсворт, и крошечный бутон его монархизма расцветает внезапно целым цветком, – и все же я с трудом понимаю вас, ведь перемена столь разительна! А как же Карл Стюарт, Король Карл – теперь я могу его так называть; его убийство – полагаю, оно подвергнуто осуждению, как того и заслуживает?