— Да-а, брат, — проговорил, наконец, Виноградов, — понимаю тебя… тяжело. Время лихое, теряем цвет страны — молодежь. Сыновей теряем… Растить их для строительства светлого завтра, а они погибают в борьбе за спасение Родины. Но будь уверен, поколения, которым посчастливится строить это светлое завтра, вспомнят о них с великой благодарностью и великим уважением. Отвоем друге, о твоем отце, обо всех нас… Да, тяжело, сынок, тяжело. — Виноградов вздохнул, достал из портсигара папиросу, закурил. — Довелось мне быть на днях на одном представительном совещании политработников нашего фронта. Выступал там член Военного Совета армии полковник Зеленков. Слышал — у него сын погиб на правом берегу Днепра. Но по нему этого не скажешь — держится молодцом. Очень дельно, кстати, выступал…
Первым побуждением Дениса было сказать, что он: хорошо знает полковника Зеленкова, что друг, о гибели которого сообщает письмо — это его, Зеленкова, сын…. Но помешала мысль: а вдруг его слова подполковник Виноградов воспримет по-своему? Вот, дескать, хвастается сержант — еще до войны близко был знаком с членом Военного Совета армии. А так хотелось что-нибудь новое узнать об Иване Ивановиче! Задал, как ему подумалось, невинный вопрос:
— Что же он в своем выступлении говорил, полковник Зеленков? А, товарищ гвардии подполковник?
Едва произнеся последнюю фразу, Денис понял, что совершил глупость. Виноградов молчал. Его насмешливый, изучающий взгляд ощупывал пылающее лицо Дениса.
— По званию вы — сержант, товарищ Чулков, однако по должности вам часто приходится общаться на равных с офицерами. — Тон речи был по-прежнему мягкий, но Дениса неприятно укололо официальное обращение на «вы». — Как окончивший военное училище, — продолжал Виноградов, — вы, вероятно, скоро получите офицерское звание и с полным правом вольетесь в офицерскую среду. И, конечно, от ваших начальников вам придется слышать о том, что они присутствовали на каком-то важном совещании в вышестоящем штабе. Так вот, возьмите себе за правило никогда не задавать вопросов вашему начальнику о том, что говорилось на этом совещании. Подобное мальчишеское любопытство не к лицу военному человеку. Как говорят французы: «моветон» — дурной тон. Запомните это.
— Так точно.. — Денис сглотнул внезапно набежавшую слюну. — Запомню, товарищ гвардии подполковник.
Виноградов поднялся, протянул руку.
Поняв, что прощен, Денис поблагодарил подполковника горячим рукопожатием.
Все хуторские строения были заняты под различные службы. Свободным оставался большой сарай на поляне метрах в семистах от хутора. В нем Денис и решил провести комсомольское собрание.
Комсомолец лейтенант Нестеров выставил в районе сарая боевое охранение с трофейным пулеметом МГ-34. Этот пулемет без надобности валялся в штабе дивизиона, и начальник штаба капитан Сдобное с удовольствием избавился от него, вручив «машиненгевер» Чулкову. Поскольку никто, кроме самого Чулкова и его однокашника по училищу Сурина немецким пулеметом не владел, то Сурина также пришлось включить в боевое охранение.
Младший лейтенант Зозуля и лейтенант медицинской службы Лаврова, также комсомольцы, обеспечили уборку сарая и «стулья» — пол застлали ветвями.
С того времени, как ушел из медпункта, Денис видел Галю только мельком. Теперь, разговаривая с нею перед собранием, он придерживался сухого делового тона. Почему, — он и сам не мог бы объяснить. Внешне Галя, казалось, принимала этот тон, но Чулков чувствовал, что его официальность вызывает у нее насмешку — подчеркнуто язвительное обращение «товарищ комсорг дивизиона» говорило само за себя.
Комсомольцев собралось, как мысленно для себя определил Денис, «неполная рота». Собрание началось ровно в десять утра. Солнце поднялось из-за густых, уже тронутых яркими всполохами осени крон, лучи его сквозь щели сруба и ветхой соломенной крыши насквозь пронизывали сарай.
Чулков начал доклад. Сначала говорил сбивчиво — впервые выступал в роли докладчика. Угнетала мысль, что все от него, комсорга, ждут каких-то важных откровений. К тому же смущало присутствие Гали — в ее глазах улавливалось насмешливое любопытство: а ну-ка посмотрим на что ты способен, товарищ комсорг дивизиона!
Но под конец разговорился, и дело пошло на лад. Вопрос о боевой учебе, наиболее близкий и ему и всем собравшимся уже не вызывал затруднений. Скованность исчезла. Рассказал о том, как плохое знание техники заряжающим Семечкиным едва не привело к трагическому исходу — Семечкин ткнул взрывателем в конец направляющей. Что тут поднялось!
— Гнать из расчета!
— Из дивизиона!
— Гвардеец, мать твою!..
Вскочил товарищ Семечкина по расчету:
— А если бы мина взорвалась? Ты, Семечкин, бросил мину и упал на землю. А Колосников держал. Как полотно поболел… И все-таки за двух выстоял…
Семечкин сидел, опустив голову, ни жив, ни мертв.
— Вот сволочь какая! — взвился над головами чей-то голос. — Колесникову, выходит, уготовил смерть, а сам — в кусты?!