Порою нестерпимо хочется

(Я снимаю брюки со спинки стула. "Если еще учесть, как разыгрались мои почки", -- говорю я. "Почки?" -- переспрашивает она. "Да, помнишь, как они у меня болели сразу после нашей свадьбы? Лейтон тогда сказал, что это от долгой езды на мотоцикле, -- плавающая почка или что-то в этом роде. Последние годы они никак не давали о себе знать. До сегодняшнего дня. А сегодня я поскользнулся, здорово шмякнулся задницей и ушиб спину..." -"Больно? -- спрашивает она. -- Дай я посмотрю". Она зажигает ночник. "Все о'кей", -- говорю ей я. "Конечно, у тебя всегда все о'кей. -- Она берет меня за шиворот и пытается уложить. -- Перевернись на живот, дай я посмотрю".)

Да, быть крепким задним умом несложно, всегда можно найти причины и сказать: Ну, в общем, понятно, почему я оказался таким медлительным, несообразительным и беззаботным на следующий день в парке, учитывая все неприятности, свалившиеся на меня, в общем, понятно..."

(Она задирает мне рубаху. "Милый!.. Тут же все разодрано". -- "Да, -говорю я, уткнувшись носом в одеяло, -- но ничего страшного. С разодранной задницей все равно ничего не сделаешь -- покровит пару дней и заживет. А вот знаешь, что я тебе скажу: может, ты попробуешь размассировать мне плечи, пока я так лежу... лады?")

Но сколько бы причин человек ни припоминал и сколько бы ни выстраивал их по порядку, особой радости это ему все равно не приносит. Особенно если, оглядываясь назад, он понимает, как мог предотвратить случившееся -- нет, даже не мог, обязан был предотвратить. Какие бы кучи доводов он ни громоздил, существует чувство вины, которое невозможно урезонить никакими причинами. Наверное, человеку и не надо его урезонивать...

(Она встает и идет за чем-то к туалетному столику, по дороге включая обогреватель. На ней ночная рубашка с оборванной лямкой. По запаху я чувствую, что она открыла обезболивающее. "Послушай, все в порядке, -говорю я. -- Я и не думал, что там столько кровищи". Она что-то напевает себе под нос в унисон с жужжанием обогревателя, и наконец до меня долетают слова, которые она произносит тихим-тихим шепотом: "На платане горихвостка песни распевала. Тут змея вползла по ветке и ее достала". -- "Хорошо, -говорю я. -- Чертовски приятно..." Она кругами массирует мне плечи, и это так приятно, так приятно...)

Хэнк глубоко дышит, уткнувшись влажными губами в свою руку. Руки Вив скользят по его спине, как теплое ароматное масло. Рядом с кроватью уютно мурлыкает обогреватель, освещая комнату густым оранжевым светом. Вив поет:

Сойка пашет поле плутом:

"Воробей, не будешь другом?

Помоги мне". -- "Что ты, милый!

Мне такое не под силу".

Он перекатывается на спину. В густом и теплом масле. И, протянув свою искалеченную руку, берет ее за оборвавшуюся бретельку и устало притягивает к себе...

Пролетают мимо гуси,

Режа воздух голубой, -

Мимо -- к солнцу, мимо -- к югу...

Почему не мы с тобой?..

В окно стучится дождь, пережидает и снова стучится. Ветер тренькает на четырех изолированных проводах, тянущихся через реку к дому, и весь дом откликается низким гулом. Хэнк засыпает, в комнате все еще горит свет и мурлыкает обогреватель, нежные, влажные руки снова ласково гладят его спину...

Порою, после бесплодных ночей, когда письменный стол кажется выжженной пустыней, а глаза будто забиты песком... мне надо выйти на рассвете и увидеть: ручей по-прежнему шепчется с луной... тянущиеся к нему сосны и козодои все так же празднуют приход солнца.

Обычно это помогает, и мир нисходит на мою душу, но иногда... мне удается увидеть лишь ночь, и ничего более. И о таких днях лучше не вспоминать.

На следующее утро Ли категорически отказался вставать; на новом участке не будет грузовика, в котором можно прокемарить весь день, и будь он проклят, если согласится покинуть дом лишь для того, чтобы сидеть как индейский истукан, дрожа от холода под резиновым пончо, и глядеть на то, как дождь смывает остатки его жизни по склону в реку. Он твердо решил остаться в кровати; на сей раз никакие доводы Джо Бена не могли его убедить.

-- Ли, мальчик, ты только подумай, -- многозначительно поднимает палец Джо. -- Сегодня тебе даже не придется мокнуть в лодке. Мы до самого места едем в пикапе. -- Настойчиво и неумолимо палец утыкается в Ли. -- Давай. Прыг-скок, вставай...

-- Что? -- Этот холодный угол реальности разгоняет все мои теплые победные сны. -- Что? Вставать? Ты не шутишь, Джо?

-- Конечно нет, -- сообщает он с очень серьезным видом и приступает к следующему витку кампании.

Сквозь поволоку сна я вижу поблескивающие фанатичным огнем зеленые глаза Джо Бена. Счастливый Калибан. Он предлагает мне увеселительную прогулку в пикапе. Я слушаю его вполуха и протягиваю руку за очередной порцией аспирина. Я ел его всю ночь, как соленый арахис, чтобы пресечь малейшую попытку термометра выявить, насколько я действительно болен.