Пора волков

И тогда Матье вдруг почувствовал, что место это, к которому он так боялся приблизиться, неодолимо притягивает его. Все на этой земле сделалось ему враждебным, все, кроме маленьких мерцающих глаз, приветливо смотревших на него. И бараки, где сотнями умирали люди, где, быть может, он встретит и свою смерть, внезапно показались ему единственным спасением от владевшего им страха. С минуту он молча глядел на них, потом, повернувшись к священнику, сказал:

– Теперь пора идти. Кобыла отдохнула. А то еще простынет.

4

До первых строений им оставалось не меньше сотни шагов, когда, перекрывая неумолчный свист ветра и скрип повозки, послышались вопли. Матье перекинул поводья через плечо, натянул их и остановился, забыв проверить, не засосет ли колеса грязь. Он шагнул в сторону, отстраняясь от шумного дыхания кобылы, и весь напрягся. Священник, ушедший немного вперед, вернулся и, взяв Матье за локоть, мягко произнес:

– Я знаю. Когда слышишь это впервые, не можешь в себя прийти. Но потом привыкаешь – и быстро. Сами увидите… А кроме того, днем-то вас здесь не будет. Кладбище наверняка далеко от бараков… Нужно быть сильным, Гийон. Я не хочу, чтобы вы так дрожали. – Он помолчал и, подойдя еще ближе, понизив голос, прибавил: – Послушайте меня, сын мой. Если вам действительно страшно, время еще есть. Нас здесь никто не видел. Вы можете уйти. Что же до меня, даже если мне и случалось колебаться, сомневаться в том, действительно ли мы им нужны, сейчас, услышав их, я уже больше не сомневаюсь. Болезнь заставляет их так стенать и кричать. А я иду, чтобы помочь им победить болезнь. Болезнь и одиночество, когда каждый чувствует себя одиноким, хоть их здесь и много.

И он умолк, давая звучать ночи, в которой и завывания ветра, и хлопанье парусины заглушались доносившимися из бараков стонами. Звук, что долетал оттуда, где мигали редкие глазки света, был подобен дыханию ветра, – того ветра смерти, какой Матье слышал в Салене, когда по улицам проезжали повозки с прикрепленным к верхней перекладине колоколом, – на них сваливали чумных вместе с мертвецами.

Колокол все слышали, но повозки никто не видел, ибо каждый хоронился в своем доме из страха заразиться или быть причисленным к заразным, – тогда его могли силой увезти в бараки.

Священник выпустил руку Матье, снял шляпу, сунул ее под мышку, перекрестился, сложил ладони вместе и сказал:

– Сейчас вы помолитесь вместе со мной, Гийон.

И возница, в свою очередь, обнажил голову, перекрестился и стал повторять следом за священником слова, которые тот произносил своим обычным, ровным голосом.

– Господи, благослови этих несчастных и даруй им исцеление. Господи, благослови также тех, кого ты не исцелишь, и отвори им двери в царствие небесное. Господи, дай мне силы любить их, как ты их любишь, ибо они суть творения твои. Господи, благослови раба твоего Матье Гийона, который научится их любить и служить им.

Иезуит прибавил еще несколько слов по-латыни, которых возница не понял, потом, еще раз перекрестившись, сказал:

– Идемте!.. Через эту обитель страданий проходит путь, что приведет нас в царствие небесное.

Он двинулся вперед, и возница, мучась страхом, но не смея поступить иначе, дернул поводья и щелкнул кнутом. Ветер, кружившийся вокруг Матье, показался ему еще холоднее, потому что лицо и спина у него взмокли от пота.

Когда они подошли к первым строениям, в одном из бараков отворилась дверь, и оттуда вышли двое мужчин; один из них держал в руке фонарь. Это был стражник. Того, кто шел за ним, освещал свет, падавший из дома, – по красному колпаку в нем нетрудно было узнать цирюльника.

– Новый могильщик приехал? – сипло осведомился стражник.

– Да, – ответил священник. – И исповедник тоже.

Стражник подошел, ворча:

– Без исповедника и обойтись можно. А вот у могильщика, черт его дери, работенки хватит!

Он хохотнул, закашлялся и смачно сплюнул.

– Вход здесь, – сказал цирюльник. – Входите, отец мой.

Священник подошел к ним, а Матье остался возле кобылы.

– А этот? – заорал стражник. – Он не идет, что ли?

– Мне б узнать, куда поставить лошадь.

– Сейчас тебе покажут загон, – ответил цирюльник. – Проводите же его.

Снова раздался хриплый смех, и стражник заявил:

– А это не моя забота. Загон ему пусть показывает который больных возит, да только он сейчас в стельку. И не родился еще тот, кто сумеет его разбудить.

Цирюльник пропустил иезуита в дом, предупредив, что сейчас вернется, оттолкнул стражника и, вырвав у него фонарь, обозвал свиньей и пьяницей. Тот снова захлебнулся смехом вперемежку с ругательствами, а цирюльник тем временем подошел к Матье.

– Идем, – сказал он. – Тут совсем близко. Я покажу тебе. От этого пьянчуги толку не дождешься. У нас тут был стражником чудесный парень, но он умер. И с тех пор, как этот остался один, у нас почитай что пет стражи. Только и знает, что сквернословить да пить. Всего спокойнее, когда он пьян в доску. А то так и жди – кого-нибудь пристрелит. Всюду ему чудятся беглецы. Точно у несчастных, которые попали сюда, есть на это силы!