Попытка словаря. Семидесятые и ранее

Наш поселок отличался сильными городошниками, приверженцами игры столь же чисто русской, сколь и характерной для поколения номенклатуры тех лет: инструкторы отделов ЦК, люди от сохи, но сделавшие карьеру, мужчины с душой размером с русское поле имени композитора Френкеля, любили размашистый грохот биты и дробный стук осыпающихся фигур. Строительство этих фигур требовало той степени деликатности и нежности, каковую они никогда и ни к чему не могли применить в своих райкомах, обкомах, крайкомах, аппарате Центрального комитета. Вольная страсть к разрушению городков компенсировала аппаратную закрытость и несвободу.

А вот перед межпоселковыми спартакиадами, по степени возбуждения, торжественности и суеты напоминавшими чемпионаты мира, все менялось. В секторы прыжков в длину и высоту засыпался свежий песок.

Готовилось футбольное поле – на нем подстригался газон и обновлялась разметка. На автобусах привозили бугаев из сопредельных цековских поселков. Почему-то наиболее внушительно выглядели персонажи из еще более примитивного дома отдыха, чем у нас, – «Сходни». Игрокам выдавались выцветшие красные и синие майки с облупившимся номером на спине. Гремели кузнечики, пахло сеном и потом, мяч пребывал преимущественно за боковой линией. Нападающие спотыкались о неровности и колдобины. Вытащив в броске мяч из правого нижнего угла после удара местной футбольной знаменитости старшего школьного возраста, я сломал руку, чем очень гордился. И даже провел на излечении три дня в ЦКБ, в какой-то странной палате, где проживали старик, басовито храпевший и баритонально попукивавший, юноша лет пятнадцати, бесконечно мастурбировавший и изнурявший себя и окружающих скрипом кровати, и я, измученный всей этой какофонией двух возрастов…

Помимо спорта, было еще несколько атрибутов и ключевых понятий дачной жизни. Вот этот минисловарь, который выстраивается не по алфавиту, а по законам памяти: магазин; телевизионная; клуб; парикмахер; мотороллер; комендант; автобус; прощальный костер.

В магазин к определенному часу выстраивалась очередь. Он менее всего был похож на закрытый распределитель, скорее – на сельпо, но, разумеется, ассортимент оказывался приспособленным к нормальной жизни. Чем здесь интересовались лица детской национальности? Напитки «Байкал» и «Саяны», пришедшие в дополнение или на смену лимонаду «Лимонный»; только-только появившаяся «Пепси-кола» новороссийского розлива – символ буржуазной цивилизации, по непроверенным слухам, ее гнали из нефти; спички и сигареты. Особо ценилось «Золотое руно» – это был ароматизированный табак. Сигареты «Новость» – зеленая пачка и пижонский белый фильтр, их любил лично дорогой Леонид Ильич – стоили дешево. Папиросная бумага импортного кубинского «Партагаса» делалась из сахарного тростника и на вкус оказывалась сладкой.

Специфическим образом доставлялось молоко. Оно предварительно заказывалось, и его привозили к магазину в утренние часы. Молоко разливалось в бидоны. По утреннему холодку меня отправляли за молоком к магазину – минут семь рысцой. Мой друг, тоже родом из цековского детства, как-то с энтузиазмом спросил: «А у тебя бидон был эмалированный или алюминиевый?» И такой, и такой. Эмалированный стоял выше в иерархии.

Телевизионная – объект коммунального сосуществования. В телевизионной, расположенной рядом с магазином (здесь же – другие объекты инфраструктуры: бильярдная и парикмахерская), стоял единственный на весь поселок черно-белый телевизор. Вечером туда набивался народ. За стеной цокали бильярдные шары.

Клуб располагался здесь же, на «центральной площади». В клубе концентрировался главный запах дачного поселка: кровосмесительный аромат дерева и краски, давно застывшие потеки которой я имел обыкновение нервически счищать ногтем с поверхности досок.

Комитет дачного самоуправления (в реальности он, наверное, назывался как-то иначе) назначал специального человека, который определял репертуарную политику – заказывал кинофильмы для клуба: два-три художественных и один документальный в неделю. Папа слыл культурным человеком – его регулярно определяли на эту должность. Я злоупотреблял папиным служебным положением: трижды за одно лето, к неудовольствию окружающих и моему перехватывающему горло счастью, в клубе показали фильм «Остров сокровищ». Меня распирало от гордости – никто и не подозревал, что это я, только я, был тайным виновником того, что на доске объявлений дачного поселка снова и снова появлялась исполненная плакатными перьями афиша с названием заветного кино. Море плескалось на уровне восторженных детских глаз, скрипели ванты, мачты и деревянная нога Джона Сильвера. Все, сколько помнится, крупным планом.