Рядом с национальной автодорогой, где проносились грузовики, пребывавшие в ином измерении, недоступные для касания, мрачные, управляемые неведомыми сущностями, под громадным, враждебным звездным небом, были рассыпаны скудные огоньки Кобкекуры: деревня напоминала паука, дрожащего от страха перед космической лапой, которая, согласно велению высших сил, должна его раздавить… Чтобы согреться, хромец неистово заплясал, ежесекундно рискуя потерять равновесие и рухнуть наземь. Бензоколонка подстерегала одинокие машины, сломавшиеся или оставшиеся без топлива.
— Уважаемый прислужник, — сказал Вальдивия, стуча зубами, — если мы не найдем гостиницу, то заледенеем и умрем.
— Не менее уважаемый предводитель, поскольку вы держите в руках бумажку, в свернутом виде отдаленно напоминающую маршальский жезл, воспользуйтесь же своей материалистической властью и найдите убежище, которое — как вы провозгласили в своей речи, не подлежащей обсуждению, — является для нас жизненно необходимым.
У заправки, стоя возле огня, разведенного в ржавой банке, играли в шашки двое: темноволосый человек с огромным зобом, напоминавший из-за этого пеликана, и карабинер в латаной форме. Рисовальщик вывесок не осмелился выйти из темноты на свет. Просить помощи? Виньяс рехнулся! Или уважаемый дон забыл о том, как они выглядят, забыл о тошнотворном запахе, въевшемся в их кожу?
— Послушайте, секретарь Виньяс, я полагал, что вы — поэт. Теперь я вижу, что вы еще и придурок. Что я могу сказать? Наш вид и запах сразу же наведут на мысль о проверке документов. У вас есть, например, паспорт? Нас посадят за бродяжничество и антиправительственные настроения…
— Может, я и придурок, если употребить вульгарное слово, порожденное вашим зачаточным интеллектом, но, тем не менее, я способен вывести вас из затруднения, хотя, впрочем, главное ваше затруднение заключается в том, что вы вообще родились. Если вы считаете, что именно я — тот из двоих, кому суждено обратиться к нашим соотечественникам, дайте мне десять песо, и пусть сапожник возвращается к своим сапогам!
Хмурый Вальдивия вручил ему бумажку.
— Отлично, — не без коварства усмехнулся дон Непомусено, — а теперь иди следом за Председателем, секретарь хренов.
И, раскинув руки, он пошел к игрокам: один держал в руке ружье, другой — маленькую собачонку. Шашки, как выяснилось, были бутылочными пробками. При виде Виньяса и Вальдивии брови обоих начали сдвигаться.
— Стоять! Документы! — прокричал карабинер, потрясая своим оружием, от которого отлетали кусочки ржавчины.
— Осторожно, злая собака! — предупредил пеликан, опустив свою шавку на землю и дав ей пинка; та предпочла остаться возле теплой банки и, выполняя свой долг, ощерилась на незнакомцев гнилыми зубами.
— Спокойствие, лейтенант. Тише, господин заправщик. Мы не бандиты и не подозрительные элементы. Если вы позволите нам приблизиться к этому благословенному источнику тепла, дабы согреть наши губы, то мы сможем поведать вам о нашей необычной миссии.
Пока путешественники, подобравшись к огню, грели спины, заправщик достал кусок пакли и заткнул себе нос. Военный неопределенно-элегантным жестом зажал двумя пальцами маринованный огурец и, не забыв отставить мизинец, принялся нюхать уксус, чтобы не ощущать рыбной вони.
Виньяс кашлянул.
— Досточтимые представители Власти и Бизнеса, вам следует знать, что Кобкекура — селение, хотя и скромное
Пеликан открыл рот; морщина перерезала его зоб. Никто раньше к нему так не обращался; слова явно были преисполнены глубочайшего смысла. Карабинер сделал умное лицо и выговорил:
— А нельзя чуть понятнее?
— Сеньоры! Здесь, в Кобкекуре, может решиться вопрос о будущем человечества! Не случайно вы играете в шашки — это занятие глубоко символично. Герменевтика черного и белого, света и тьмы, застывшая цивилизация против динамичного индивидуума, императорский центурион, атакующий милосердного пеликана, святую птицу Христову..
Заправщик уловил намек на свой зоб и, рассерженный, снова пнул собаку.
— Полегче тут. Будете смеяться надо мной, напущу на вас зверюгу!
Зверюга снова слегка ощерилась, продемонстрировав зеленую дыру на месте левого клыка.