Попугай с семью языками

Все спокойно. Знакомое здание цело. Значит, никто не озаботился тем, чтобы поджечь помещение Общества! Военное министерство не снизошло до них!.. Виньяс взбежал по лестнице, открыл дверь, обнаружил за ней бюст Диснея и собрание сочинений Гарсиа Лорки. Национальный герб, вышитый на ткани, лениво свисал над букетиком увядших маргариток, муха усердно покрывала испражнениями портрет Рубена Дарио. На полу валялся свежий номер газеты. На первой странице большими буквами извещалось о гонениях на поэта и сенатора от Коммунистической партии Хуана Неруньи.

— Что за несправедливость! Почему рекламируют его, а не меня?! Или его стихи лучше? Товарищ Вальдивия! Хотя темное и невежественное правительство не глядит в нашу сторону, мы докажем прочность своих убеждений! Бежим отсюда! И если мы будем настойчивы, то когда-нибудь подвергнемся преследованиям… Вперед!

Героическим жестом он сорвал чилийский флаг, растоптал партитуру гарделевских танго, поджег клочки бумаги, и оба спешно покинули помещение. После чего Виньяс потащил Вальдивию к Центральному вокзалу. Там они по невнимательности забрались в вагон-рефрижератор и, дрожа от холода, вверили свою судьбу локомотиву.

Хумс, изображавший Пьеро, но только в черном костюме, прокрался под брезентовым куполом крохотного цирка, вышел наружу, распрямился, стряхнул с себя землю и на цыпочках, легко ступая серебристыми туфлями, прошагал двадцать метров по грязи, то и дело глядя на огромную луну, свою мучительницу. Споткнувшись о ржавую бочку, он остановился, тяжело дыша. Слышали его паяцы или нет? Минута неподвижности. Вздох облегчения: все в порядке, представление продолжается! Пирипипи с Эми и Эмой стоял у входа, наигрывая вальс, ожидая, что в цирк занесет какого-нибудь пьяного матроса из «Ареналя», обширного кабака, полного сутенеров, где танцевали и пили с ножом в руке… Большой цирк Цветущего Клубня! На лицах наших оседает морская соль, превращаясь в маску; скоро от нас не останется ничего. Талькауано: анус мира. Все становится призрачным видением. Хумс подошел к грузовику и со всеми предосторожностями достал ящичек, обитый кожей, с надписью «Осторожно, хрупкое», а потом побрел обратно по грязи к куче выщербленных камней. Болели сердце и живот. Четыре дня — больше он не может терпеть. Пусть представление идет без него — в конце концов, там восемнадцать паяцев на трех зрителей. Хумс спрятался за камнями, нацепил очки на белый от пудры нос, спустил брюки до колен, вынул из ящичка фарфоровый ночной горшок, сел на корточки, прижал мягкие ягодицы к разверстому жерлу, открыл малоформатную книжечку и в лунном свете принялся читать «La Quête du Graal»[20], тужась, пока не послышался сухой треск. Ему нравилось вот так сдерживать пук, доходить до конца фразы и затем выстреливать. Хумс дошел до слов «Je suis dans la solitude jusqu’à ma mort»[21], когда сосуд раскололся. Сидя на собственных отбросах, черный Пьеро зарыдал, как дитя. Нет, это невозможно! Благородный инструмент выдержал натиск другого измерения, и даже космическая пустота не смогла поглотить его. Больше полувека это вместилище оставалось целым, принимая золотые нити его скудных испражнений. Почему же это случилось сегодня? Не обращая внимания на прилипший к ягодицам кал, Хумс исследовал осколки. Кто-то провел стеклорезом по фарфору, сыграв с ним злую шутку!.. Слезы побежали по его щекам, смывая трупный грим. Он знает, чья это преступная рука, — никаких сомнений! Лицемер, кровосос, изворотливый двурушник Акк! Только Акк способен на такую изощренную подлость.

До ноздрей Хумса дошла вонь, довольно-таки сильная. Он выдрал из книжки несколько страниц, тщательно подтерся, закопал останки горшка, взяв с собой левую ручку, острую, как наваха, и вернулся в цирк, лелея планы мести…

Офис-чулан паяца «Мистера Уолл-и-Стрит» располагался на деревянных мостках, которые вели от входа к арене. Правая сторона клоуна, «Мистер Уолл», представляла обычные атрибуты миллионера: костюм из блестящего кашемира, жилет с позолотой, белая перчатка, кольцо с огромным бриллиантом, гвоздика в петлице. Левая сторона, «Мистер Стрит», была одета по-нищенски: бородатая щека, неопрятные патлы, перчатка с разорванными пальцами, грязная рубашка. «Офис» с мебелью, украшенной блестками, был отделен черной линией от «чулана». Солидный письменный стол черного дерева с металлическими инкрустациями по ту сторону границы становился чем-то невообразимо убогим. Богач плохо обращался с бедняком. Правая рука то и дело давала пощечины левой щеке, а когда паяц перебегал из свинарника в кабинет и назад, одна из половин чувствовала себя не на месте и рвалась обратно, из-за чего Мистер Уолл-и-Стрит бегал туда-сюда, лишь изредка приседая на пограничной черте.