Поперчить посахаренное

— Как получится… недели на две, наверное. — Разлука ещё не состоялась, но на сердце Джинни уже легла тоска. Две недели! Это так долго! Почему Юнги всегда отсутствует дольше, чем присутствует? Это неправильно. К тому же, весь этот период она не сможет ему даже позвонить. Он всегда вне зоны доступа в своих отлучках. Выходит, случись какая-то ситуация, требующая поддержки или помощи, придётся обращаться к Намджуну, рассказывая ему всё? Джинни хотелось надеяться, что ничего за эти две недели не произойдёт. Ей будет и без того трудно, потому что когда Юнги был в Сеуле, то брат перекладывал на него половину ответственности за Джинни, а сам Юнги ей доверял, поэтому ощущалась какая-то приятная свобода с ощущением незримой заботы. Когда же он уезжал, то Намджун возвращал себе всю власть над сестрой и начинал её допекать надзором, контролем и указами, когда, зачем и с кем ей быть. Вроде как следит и за себя, и за бойфренда, чтобы Джинни не подвела и не повела себя плохо. — Завтра у нас будет ужин, в честь отъезда. Ви, ты и я, Чонгук, — Шуга сжал её руку. — А потом они уйдут.

— Намёк понят, — осветилось лицо Джинни предвкушением. — Буду вовремя.

* * *

Хёна выглядела нормальной, в полном порядке, листая ленту новостей в соцсети. Джинни приземлилась рядом с ней.

— Ну, и чем вчера кончилась тренировка?

— Ничем, — не выдавала никаких эмоций подруга.

— Ты ведь никуда не ездила с ним, правда?

— Нет, мы с ним поговорили в свободном кабинете рядом с деканатом, и разошлись.

— Только говорили? — прищурилась Джинни.

— Да, именно, — Хёна отложила телефон, сложив перед собой руки с переплетенными пальцами, тонкими и красивыми, как и сама она. — Ты не представляешь себе, как красиво он умеет говорить. Никто из тех, кто с ним не был, не знает, каким бывает БиАй за закрытыми дверями. Это не тот показушный бабник, что шляется по бабам. Джинни, я не видела ни одного парня с более чувственным взглядом, чем он. Я никогда не слышала более глубокого голоса, никогда не слышала таких берущих за душу слов.

— Но ты же понимаешь, что это всё ложь и игра? — испугалась Джинни, что Хёна опять побежала к граблям.

— Я знаю, но… — ухмыльнувшись собственной дурости, она закрыла глаза и оперлась лбом на руки. В белой тонкой кофте с вырезом-галочкой, она была такая легкая, женственная, хрупкая. — Господи, как же я хочу быть с ним, как же я хочу ещё хоть раз очутиться в его руках, Джинни. Это невыносимо. Я не могу забыть его, — прошептала она.

— Придётся, — не знала, что ещё предложить девушка. — Найди себе другого, а? — Повертевшись, она кивнула назад. — Вон, Чану! У него никого нет.

— Ты сравнила… — ещё тише сказала Хёна. — Заменить БиАя Чану? Невозможно.

— А кем возможно? Бобби? — Джинни посмотрела на вошедшую Дохи. Та не была расстроена вчерашней неудачей. Да чем она вообще бывала расстроена? С младшей школы дразнимая, гонимая, отвергаемая и униженная мальчишками, девушка давно поняла, что единственный шанс быть в жизни счастливой — это улыбаться и плевать на всё. По крайней мере на то, что не стоит слез и огорчений. Она посмотрела на Хёну, примостившись со своим рюкзаком.

— Всё нормально? — та покивала. — Слушайте, я не буду больше приставать к БиАю, — вздохнула Дохи. — Мне неудобно. Я думала, что ты его уже разлюбила окончательно, затаила ненависть, — обратилась она к Хёне. — Но, может, у вас ещё что-то получится?

— Да ничего у нас больше не получится, — отмахнулась та, гоня прочь сомнения и беспощадную надежду, которая никак не хотела подохнуть. Джинни взялась за тетрадку, как вдруг на неё опустился самолётик. Подняв голову, она посмотрела вниз аудитории, где стоял Бобби, запустивший его точно ей на парту. Он улыбался. Изобразив отвращение и брезгливость, Джинни посмотрела на самолётик и взяла его в руки. Из обычного чистого листа, он имел надпись на одном крыле: «Желание первое: свидание». Не поднимая лица, студентка взяла ручку и развернула примитивное оригами к себе другой стороной. Написав «ошибся лампой, потерли до тебя», Джинни швырнула самолётик обратно. Сверху вниз он полетел легко, без усилий, хотя и не так точно, как прилетел вверх. Но Бобби сам подошёл к нему, поднял, и прочел. Посмотрев на Джинни, держа в одной руке скомкиваемую бумажку, второй он стал разминать пальцы, как после долгого писания. Сжав их в конце в кулак, он замер и, ничего не сказав, убрав улыбку, мотнул головой, как бы показывая, что принял к сведению. Но что именно — не ясно. Ушёл. Джинни выдохнула, что не пришлось вступать с ним в разговор. Ей давалось это всё тяжелее.