Попасть в переплёт. Избранные места из домашней библиотеки

Аксенов – это сначала юмористический рассказ “Поэма экстаза” в сборнике лучших “литгазетовских” материалов “Клуба 12 стульев”, выпущенном в 1973-м, – он открывал раздел “Ироническая проза”. Я прочитал его чуть ли не в начальной школе. И много раз перечитывал, как и всю книгу целиком. Был еще рассказ “Дикой”, открывавший том лучших текстов “Юности” за 1955–1965 годы, с эмблемой журнала от Стасиса Красаускаса (репродукции его работ висели у нас в квартире) на обложке, чем-то напоминавшей эмблему спортивного клуба. Затем – ксерокопированный альманах “Метрополь”, попавший в руки на несколько дней в начале 1980-х. И уже только потом “Ожог” и “Остров Крым” в огоньковском издании 1990-го. Освоение его прозы шло в обратном порядке: от сравнительно современной – к ранней, даже к детским повестям, одну из которых удалось найти в букинистическом (“Сундучок, в котором что-то стучит”, издательство “Детская литература”, 1976).

Роман “Ожог” поссорил Василия Аксенова с Иосифом Бродским. Поэту роман не понравился, он о нем вроде бы плохо отзывался в американских издательских кругах, что, учитывая его авторитет, перекрывало возможность перевода книги на английский. Можно предположить, что Бродскому не понравился сложный, рваный ритм романа с обилием фантасмагорических фрагментов, перемешанных с пародийными. Аксеновский роман был слишком концентрированно аксеновским. Можно понять и обиду Василия Павловича: он считал “Ожог” именно что концентрированным выражением своего творчества. Больше того, это было многоаспектное описание шестидесятнического поколения, вошедшего в 1970-е в разочаровывающий возраст “за сорок”. Всем этим персонажам сейчас было бы вокруг девяноста. Как и Аксенову, который в 2022-м перевалил бы за девяностолетний рубеж.

Между тем “Ожог” показывает нам из прошлого ту страну со всеми сталинскими и послесталинскими прелестями, в которую мы то ли добровольно возвращаемся, то ли и не уходили из нее никогда по-настоящему. Очень своевременная книга, своевременный писатель, соответствовавший, кстати, в каждый из периодов своего творчества новым этапам нашего советского и постсоветского существования.

Если в чем и был прав Бродский, то исключительно в том, что адекватно перевести аксеновское описание времени и поколения на иностранный язык невозможно. В каждой фразе – игра слов, переплетение временных слоев, отсылок к текстам и шуткам, которые уже сейчас едва ли понятны новым поколениям. Впрочем, например, традиционалисту Владимиру Максимову “Ожог” пришелся по душе, хотя в самом романе ему больше нравилась линия магаданского детства лирического героя – по сути, воспоминания. Сам Аксенов не собирался браться за мемуары, говоря, что “беллетристу жаль растрачивать воспоминания” на этот жанр. Как скучен был обыкновенный реализм: даже в самое его традиционное письмо все равно время от времени врывается фантастический, точнее фантасмагорический реализм, иной раз похожий на сложно сплетенный, пестрый и калейдоскопический алкогольный трип. Чем, собственно, во многом и оказывалось бытовое существование свободолюбивой среды, которое время от времени допускалось, но в жестких границах, с невозможностью “пересечения двойной сплошной”.