Попасть в переплёт. Избранные места из домашней библиотеки

При вручении премии свою речь (наряду с Пазолини) произнес Александр Твардовский, обнаруживший глубокое, а с учетом обстоятельств времени – потаенное знание стихов Ахматовой. Сама она не очень помнила свое стихотворение, которое хотела прочитать, его написал ей по памяти (!) Твардовский (Микола Бажан писал, что это было “Мужество”, но, по свидетельству Ирины Пуниной, это не так: Твардовский был весь внимание и шепотом повторял строки ахматовского стихотворения, которое приводится ниже):

Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.

И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: “Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?” Отвечает: “Я!”.

Свое выступление главный редактор “Нового мира” закончил строками из стихотворения Ахматовой 1916 года: “Не для страсти, не для забавы, / Для великой земной любви”. Ахматова встала с кресла и обняла Твардовского.

17 января 1965-го Ахматова написала Твардовскому: “Одной из самых приятных неожиданностей Нового года было Ваше поздравление. Я, конечно, сразу вспомнила древнее Palazzo Ursino и Вашу речь 12 декабря 64-го года. Благодарю Вас за нее еще раз”. Это переписка людей, открывших для себя друг друга. Во всяком случае, Ахматова открыла для себя Твардовского как тонкого ценителя ее поэзии, под каким бы слоем вынужденной советскости ни скрывался подлинный Александр Трифонович, входивший в поздний период своего творчества, отмеченный потрясающими лирическими стихотворениями. А еще он читал ее “Реквием”, переданный в “Новый мир” в том же году, что и “Один день Ивана Денисовича”, – 1962-м, но уж после публикации Солженицына. Твардовскому было важнее всего напечатать “Ивана Денисовича” – в центре повести стоял “мужик”, а не городская “полуинтеллигенция”, как в “Софье Петровне” Лидии Чуковской. “Ему это неинтересно. Его интересует деревня. – «Реквием» тоже не деревня”, – сказала Анна Андреевна в разговоре с Лидией Корнеевной в самом конце 1962-го. Твардовский полагал, что можно было опубликовать отдельные стихи из “Реквиема”, но не весь цикл. Скорее всего, это была отговорка. После Солженицына у редактора “Нового мира” уже недоставало энергии, чтобы пробить еще и жестко антисталинские стихи.

…Потом в 1965-м у Ахматовой были Лондон и Париж, а в письме Иосифу Бродскому она признавалась: “…хотелось только одного – скорей в Комарово”. Даже завершая свою волшебную поездку в Италию, которой она так ждала, Ахматова записала в почти дневниковом стихотворении “В Сочельник (24 декабря). Последний день в Риме”:

Я от многого в жизни отвыкла,
Мне не нужно почти ничего, —

Для меня комаровские сосны
На своих языках говорят
И совсем как отдельные весны
В лужах, выпивших небо, – стоят.

Получая другую премию – Нобелевскую, Бродский, главный персонаж из “волшебного хора” любимцев комаровской затворницы, квалифицировал себя как “сумму теней”. И назвал фамилии пяти поэтов, без которых он “не стоял бы здесь”: Фрост, Оден, Мандельштам, Цветаева, Ахматова. Он уехал из страны, которую не хотела покидать Ахматова, и в каком-то смысле получил Нобелевскую премию за нее. В диалогах с Соломоном Волковым Бродский констатировал: “Ахматова уже одним только тоном голоса или поворотом головы превращала вас в хомо сапиенс. Ничего подобного со мной ни раньше, ни, думаю, впоследствии не происходило”. Пережив с Россией все, что можно было в ней пережить: расстрел мужа, шельмование и травлю, посадки сына, войну и эвакуацию, – Ахматова взамен получила право на то, чтобы счесть себя голосом страны: “Я – голос ваш, жар вашего дыханья, / Я – отраженье вашего лица”. Противоречие “поэт и народ” тем самым было снято.

Искусство для искусства

По большому счету, Ахматова была аполитична. Однако, как учит марксизм, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Еще до войны критик Г. Лелевич обвинял Ахматову в “мистическом национализме”. Но это были еще цветочки. После войны, когда у многих возникли надежды, что станет больше свободы, началось показательное закручивание гаек. Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) “О журналах «Звезда» и «Ленинград»” от 14 августа 1946 года, безусловно, имело воспитательное, дидактическое значение – чтобы другим неповадно было.