Вот бедолага. И как тебя угораздило оказаться под этим деревом посреди дня? Застрял на узком клочке тени, словно в ловушке, — никуда не деться до вечера. Солнце высоко. Темнеть начнет через восемь часов, не раньше, а несчастный уже еле дышит, на ногах не держится. Лоб у него горячий, хоть яичницу жарь.
Ну что, милый, допраздновался? Много вина вчера выпил? Небось перебрал ночью и завалился спать под первым же деревом, а когда очнулся и увидел, где встретил утро, чуть с ума не сошел.
— Давай оботру тебя.
Я забрала из дрожащих рук эльфа почти пустую флягу и смочила краешек своей накидки. Серый горемыка наблюдал за моими действиями изумленным, неверящим взглядом. Когда я коснулась его горящего лица влажной, прохладной тряпкой, он замер, даже дышать перестал, только глазами двигал — следил за моей рукой.
— Легче?
В ответ эльф моргнул, а потом с наслаждением опустил веки.
— Ну рассказывай, как умудрился здесь застрять?
Я задумалась, не нарушаю ли сейчас королевский этикет, ухаживая за этим беднягой, не веду ли себя по здешним меркам странно и подозрительно? Уже ляпнула парню про вампиров — разнервничалась, вот и не следила за языком. Надо разговаривать как местная! То есть никаких блинов, чертей и вампиров.
Или кровососы в этой реальности не фантастика?
Я продолжала осторожно охлаждать щеки эльфа мокрой тряпкой. Легрин? Его же так зовут? Легрин из Дома Лартур. Какие же у него острые черты лица. Нос, подбородок, скулы: проведешь пальцем — порежешься. Ни одной мягкой и плавной линии. Даже зрачки внутри янтарной радужки не круглые, а вытянутые и узкие.
— Так и будешь молчать?
Мой вопрос заставил вчерашнего знакомца напрячься. Он опустил взгляд и ничего не ответил, видимо, стыдился того, что на празднике напился в дрова и попал в такую ужасную ситуацию.
Я помогла ему облачиться в защитный костюм, который добыла у одной из служанок: она как раз несла чей-то в стирку. Плотные белые перчатки спрятали от солнца кисти рук, глубокий капюшон закрыл голову, туника с высоким воротом — мускулистый торс и горло. В комплекте еще было что-то вроде маски и очков с затемненными стеклами.
Если в прошлой жизни я как-то и представляла себе эльфов, то явно иначе. Во всех этих тряпках Легрин выглядел не эльфом, а светлым колдуном-модником в солнечных очках.
— Пойдем? — я протянула ему руку.
Мою ладонь он взял не сразу. Сначала растерянно смотрел на нее пару секунд, затем осторожно, даже благоговейно прикоснулся одними кончиками пальцев. Вот странный.
Первые несколько метров Легрин пытался идти самостоятельно, без чужой поддержки, но силы быстро его покинули — тогда я предложила ему опереться на мой локоть.
— Ваше Высочество, вам будет тяжело.
Упрямец еле стоял на ногах, но отказывался от помощи.
— Не спорь. Слушайся свою принцессу.
Темные стекла очков скрывали выражение глаз, но из-под белой тканевой маски раздался вздох облегчения. Едва слышный, очень тихий, однако я его уловила. Легрин позволил меня приобнять себя за талию и после секундного колебания опустил руку мне на плечо. И мы пошли. Под ярким летним солнцем, под голубым небом без единого облачка, вдоль заросшего поля по колено в густой жухлой траве.
Наконец мы пересекли невидимую границу, за которой буйные травы перетекали в ухоженные лужайки и мощенные дорожки с бордюрами. Кажется, только сейчас я начала понимать назначение этой границы, вернее, купола. Невидимым купол был только со стороны поля, а когда ты оказывался внутри, под ним, то не заметить его было невозможно. Город с его цветущими деревьями и кустами, с рекой и озером, с уютными торговыми лавками и жилыми домами, которые частично прятались под землей, накрывал колпак словно из дымчатого стекла. Оттого днем в Лунновиле всегда царил сумрак. Солнце в небе за границей купола выглядело бледным пятном, и эльфы ходили по улицам, совершенно не боясь его лучей.
— Наверное, теперь ты можешь снять маску, — сказала я, когда яркий дневной свет сменился вечерней теменью. Почему-то мне казалось, что дышать через плотную тканевую повязку тяжеловато. — Где твой дом? Может, отвести тебя к вра… лекарю?
Легрин мотнул головой. Я ждала от него каких-нибудь слов, но эльф продолжал молчать.
Тогда я повторила свой вопрос:
— Где твой дом?
— Не помню.
— Что? В смысле не помнишь?
Он пожал плечами. Мне захотелось снять с него темные очки и посмотреть в глаза, но с моей стороны это был бы, наверное, неуместный жест.
— Простите, Ваше Высочество. В голове туман. Я ничего не помню.
Амнезия что ли? До такой степени нажрался на празднике, что забыл свой адрес?
— Мне бы прилечь. Не могли бы вы приютить меня ненадолго?
Опять напрашивается в гости? Оставить бы его здесь в траве, алкоголика, да вдруг ласты склеит. Жалко. Как бросить в беде живое существо?
«Вы в ответе за тех, кого приручили», — писал в своей самой знаменитой повести Антуан де Сент-Экзюпери, и я была с ним полностью согласна. Взялась помогать — доведи дело до конца.
— Хорошо, идем, — вздохнула я и добавила мысленно: «Горюшко мое серое».
Глава 20