«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

Усевшись, я приступил к чтению. Бумагой оказался рапорт одного из партийных работников, с которыми я пересекался при выполнении последней операции. Согласно рапорту, я представлял из себя ярого антисоветчика, шпиона сразу нескольких государств и извращенца, непонятно как оказавшимся в органах. Подтверждал он эти выводы некоторыми моими выражениями и шуточками. Согласно его выводам, основанным на моих выражениях, я очень разносторонняя натура: педераст (выражение – между нами, девочками, говоря), английский шпион (поговорка про лорда, хозяина своего слова: захотел – дал слово, захотел – забрал обратно), японский шпион и клеветник (за шутку о дорогах на псевдояпонском языке – то ям, то канав и выражал недовольство действиями товарища Сталина) и много, много чего ещё. Если честно, то мне стало смешно. Я еле сдержался, чтобы не заржать. Поднял глаза на Мартынова и смех куда-то убежал, скуля и поджимая хвост. Лицо Александра Николаевича выражало что угодно, но только не добродушие и понимание моему веселью.

— Ясно. Ты так ничего и не понял, — к моему удивлению, командир не кричал, а говорил спокойно и устало. — Ладно. Пойдём к Лаврентию Павловичу. Он тебя ждёт. Может хотя бы он сможет починить твою голову? Какой же ты балбес, Стасов!

Через десять минут, мы заходили в кабинет Лаврентия Павловича, в приёмной которого, я, с холодком в спине, увидел трёх сержантов, знакомых мне по подвалу. Не по себе мне стало от их внимательных взглядов на меня. Тьфу, тьфу, тьфу! Надеюсь не за мной! Берия нас встретил… матами. К счастью, материл он не нас, а какого-то Целинского, обещая сделать с ним такое, до чего наши родные зэки фиг бы додумались! Махнув, чтобы мы садились, Лаврентий Павлович пообещав, что "…если завтра, в 10 часов неведомый Целинский не закончит объект, то будет полировать своей тощей жопой зимники Колымы" и положил трубку. Потерев руки и блеснув знаменитым пенсне, он посмотрел на меня и, обращаясь к Мартынову, сказал.