«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

До меня не сразу дошло, что речь идёт о Яшке и Орлове. Но поняв, о каких парнях говорит командир, я стартанул так, что он догнал меня только у автомашины и через полчаса мы были уже в палате ребят. Если Юра выглядел нормально, для человека из которого достали три пули (одна прошла навылет), то Зильберман… Именно про такой внешний вид людей и говорят, что краше в гроб кладут. Врач, который зашёл с нами в палату, шёпотом сказал, что у нас всего минута и что Яше нельзя разговаривать. Мы не успели ничего рассказать ребятам, как снова оказались в коридоре. Попроведали, мля! Уже в коридоре, врач объяснил, что состояние ребят стабилизировалось, но всё ещё неустойчивое, что запуская нас, даже на эту минуту они очень рисковали, не зная, как волнение скажется на раненых.

Вернувшись в управление, я вновь засел за бумаги. Снова отчёты, доносы, рапорты… надоели до невозможности! Столько мерзости приходится пропустить через себя, что физически противно становиться! А потом, их дети и внуки, да и сами эти люди, будут рассказывать о преступлениях Сталина и "кровавой гебни". М-да. Люди, люди. Что же вы творите! Сам не заметил, как распсиховался от своих рассуждений! Закурив, я со злостью уставился на папку с бумагами. Как же вы меня достали, соотечественники! Война идёт, а вы всё пишете и пишете всякую хрень! Особенно старается "интеллигенция". Что зависть и серость делает с людьми? Как можно, обвинив человека во всех смертных грехах, улыбаться и пожимать руку при встрече? В голове не укладывается! Ведь такой писаниной они человека на смерть отправляют! Не всегда, конечно, но очень часто. Окончательно распсиховавшись, я достал фляжку и хлебнул коньяка. Вспомнилось, как иногда, спорили на форумах об этих годах, о нынешних людях и власти в целом. Каким всё было ясным тогда! И какими мы все были балбесами! Только теперь, увидев изнутри часть мутного потока, вливаемого в НКВД советскими гражданами, я начал понимать – как мало мы знали об этом времени, о реальном положении вещей! Вот только не понимаю, как это можно прекратить? Чтобы люди писали только тогда, когда узнавали только о реальных врагах страны, а не сводили какие-то счёты, с помощью органов? Да ну всё это к чёртовой матери! Всё равно, ничего путного в голову не придёт. И работать не могу, устал я от всего этого, что ли? Вспомнился встреченный прадед. Так ничего и не знаю о его судьбе. Просил ещё Транеева разыскать его, тот передал мою просьбу руководству, но до сих пор никаких серьёзных результатов не было. Единственное, что мне сообщили о прадеде, была информация о том, что мой прадед оставался в заслоне, прикрывая наш отход по болотам. Но надежда на лучшее остаётся, всякое бывает. А остальных моих предков мягко охраняют – мало ли? Пока размышлял обо всём этом, время подошло к обеду. Уже привычно убрав бумаги в сейф, я замкнул кабинет и услышал телефонный звонок. Чертыхнувшись, вернулся назад и поднял трубку.

— Срочно ко мне! — и гудки. Мартынов и, похоже, не в духе. Быстро дойдя до начальственных апартаментов, постучался и, после получения разрешения, вошёл. Раз шеф не в духе, изобразим службиста. Может не будет сильно наезжать, тем более, что вроде и не за что?

— Вызывали, товарищ майор? — я "ел глазами" начальника, отмечая для себя, что Мартынов не просто зол. Он с трудом контролирует себя.

— Вызывал, товарищ старший лейтенант, вызывал! — подавшись ко мне из-за стола, он продолжил злым голосом, пытаясь при этом оставаться спокойным. Отчего эффект появлялся обратный – я аж прибздёхнул чуть-чуть. Вины своей не знал, но не по себе стало! — Товарищ старший лейтенант государственной безопасности. Скажите мне, пожалуйста, вы идиот? Или удачно притворяетесь?! — Мартынов, перестав сдерживаться, перешёл на крик – Ты совсем о…л Андрей? Ты думаешь, что творишь, б…ь такая?! Сколько тебе говорили следить за языком?!!

— Товарищ майор! Что случилось-то? — я ни черта не понимающими глазами смотрел на Мартынова.

— Я тебе сейчас объясню! А потом товарищ нарком добавит объяснений! — Мартынов резко выдохнул и, уже более спокойно, продолжил, бросив на стол какой-то листок, — садись и читай!