Я сжал пальцы в куриную гузку и ударил Бухарина ниже соска, в точку смерти, в точку остановки сердечного ритма. И, пытаясь подхватить тело не пригодившегося предка, заорал как можно более пискляво:
— Дядя Сталин, тут товарищу Бухарину плохо.
Сталин вернулся мгновенно. Он помог мне уложить тело Николая Ивановича на паркетный пол и попытался нащупать биение жилки на шее. Но или не умел, или не нащупал, резко встал и крутанул ручку телефона на тумбочке у входной двери:
— Девушка, алло, доктора дай мне срочно, Сталин говорит! Левинсон[77]? Яков Борисович, бегом в мою старую квартиру, тут с Бухариным беда! — Приговаривая: — «Как не вовремя, как не кстати» — Сталин вернулся к телу и вновь попытался нащупать пульс на шее. Рубаха его распахнулась, открывая почти безволосую грудь, типичную для жителей Северной Осетии. Потом обратил внимание на меня:
— Ты что здесь забыл, бичо?
— Я его сына побил, вот и пришел повиниться. Я не знал чей это сын, — постарался я ответить, запинаясь.
— Повинился? Ну тогда дуй отсюда, пионер-герой, твою мать!
Я не замедлил смыться. По дороге домой купил бутылку кагора — снять стресс. Хотя, особых переживаний не испытывал. В какой-то мере я даже спас Бухарина от унижений и страхов.
(
На другой день меня вызвала к себе Надежда Константиновна.
— Я разговаривала с профессором твоих курсов, — сказала она, протягивая ладошку для обязательного массажа по точечной методике, — он очень доволен твоими успехами. Говорит, будто ты вундеркинд, это означает — одаренный. И что с такими успехами ты сможешь не просто в университет поступить, но и сразу на второй курс. Я очень довольно и в Наркомпроссе довольны, мы решили повысить тебе стипендию народную.
Дождавшись моей искренней благодарности, Крупская продолжила:
— Ты вчера был свидетелем ужасной смерти Бухарина. Такой человек погиб. Надорвался! Всего себя отдал партии! Тебя хотел заместитель Менжинского — Ягода допросить, сам Сталин запретил, сказал, что он лично присутствовал при смерти своего товарища и нечего мальчика впутывать во взрослые дела!
«Ну спасибо! — подумал я. — Это тебе зачтется, хитрый Коба!»
Домой я шагал по холодку и весело, перебирая в голове карательных руководителей:
Ф. Э. Дзержинский — умер от сердечного приступа в 1926 г.
Г. К. Орджоникидзе — застрелился в 1937 г. (позднее жена и двое братьев осуждены, старший брат расстрелян).
Я. Х. Петерс — расстрелян в 1938 г. как контрреволюционер (жена посажена на 10 лет).
И. К. Ксенофонтов — умер в 1926 от язвы желудка.
Д. Г. Евсеев — умер в 1942 г. от болезни в Ташкенте.
К. А. Петерсон — умер в 1926 г. от туберкулёза.
В. К. Аверин — в 1938 году осуждён на 8 лет, в 1945 г. после освобождения убит неизвестным.
Н. А. Жиделев — не осуждался, умер в 1950 г.
В. А. Трифонов — расстрелян в 1938 г. как контрреволюционер.
В. Н. Васильевский — умер в 1957 г.
Мою гбешную считалку прервал женский окрик. Вот уж чего не ожидал — Татьяна Морозова лично явилась в Москву навестить своего блудного сына. Рядом с мамашей спешил мой, якобы брат, Алексей.
— Здравствуйте, матушка, — сказал я спокойно. — Как я рад вас снова обнять…
Глава 29