Poor men's judge

Предположим, боевикам захват удался. Тогда нам конец. А столица обретает право на сколь угодно жесткие меры зачистки территории. Точнее, той ее части, что не будет выжжена боевиками.

Есть вариант, что отобьемся. Тогда последует заявление, что ополчение перехватило контроль над ядерным оружием. Новый член Ядерного Клуба?! Такого не допустит никто. И в результате опять — сколь угодно жесткая зачистка с участием международного контингента. Под такие дела его соберут быстро, особенно если учесть, сколько народа на нас точит зубы по поводу ближневосточных событий.

— А как же кодоблокировочные устройства? — поинтересовался Лев Егорович, нервно дернув бровью. — Помнится, в Академии нам объясняли, что их обойти нереально.

— При полной разборке — реально, хотя и не просто, и времени требует — жестко ответил Рябцов. — В конце концов, бомба это всего лишь корпус, заряд и система автоматики. Достаточно найти грамотного электромеханика, и он проложит новую взрывную цепь от разогревного источника тока на токовые детонаторы через схему удвоения или учетверения напряжения. Напрямую. Не настолько уж это и сложно. Как выглядит детонатор, понятно. Боевые разъемы туда приходят непосредственно от преобразователя напряжения. Разогревной источник — маркирован. Получается, остается грамотно провода проложить, а на это даже у среднего радиолюбителя мозгов хватит. Главное, чтобы ему объяснили, что все степени предохранения включены по схеме 'И', дальнейшее становится после этого делом техники.

Вся эта кодовая муть, о которой вам долго рассказывали в Академии, работает лишь в одном случае: когда предполагается, что внутрь никто не полезет. А они и полезут, и электромеханика грамотного найдут. Если уже не нашли.

Неожиданно, осунувшееся от хронического недосыпания лицо Командующего, озарила радостная улыбка. Никто из присутствующих не удивился. Они привыкли — для их лидера безвыходных ситуаций нет, он видит дальше, чем кто-либо, он думает по-другому. Главное — это просто верить и делать, даже если до конца и не понял красоту замыслов Команданте. Все подтверждалось, и не один раз, наверное, именно поэтому взрослые, битые жизнью люди признавали бесспорное лидерство Вояра. Он не только был решительнее и жестче многих. Главным было другое — он видел ситуацию сразу со всех сторон, как гроссмейстер видит неочевидный для любителя форсированный мат на десятом ходу.

Разве что, некоторые привычно поежились от пробежавшего по спине холодка. Они уже усвоили мимику Виктора и потому знали: улыбка поставленного в сложное положение Команданте означает скорую и бесславную гибель тех, кто заставил его ТАК улыбаться.

Военные качества, знаете ли, это не упражнения на ящике с песком. В итоге, это триада из интеллекта, упорства и решительности, важнейшими качествами в которой, бесспорно, являются последние два. Гениальность — абстракция, если она не основана на настойчивости и фантастической решимости. Мировую историю делают те, кто ставит на кон все, без остатка. Виктор был твердо намерен менять ход истории, потому, в отличие от многих, увидел в сложившейся ситуации не только угрозы, но и возможности.

— Трое суток, товарищи, это почти что вечность, — мечтательно улыбаясь, сказал Вояр. — Трое суток, это очень много, товарищи.

Затем, резко посерьезнев, коротко распорядился:

— Запись совещания остановить.

Любой из бойцов, воевавший Там (так, почему-то избегая прямого упоминания конкретных мест, говорили в народе), оказавшись в краткосрочном отпуске, сам того не осознавая, становился и агитатором, и пропагандистом. Чаще всего, тогда, когда мужчины, уже неплохо посидев за накрытым столом, выходят покурить. Как известно любому, именно в такие моменты чаще всего и случаются разговоры «за жизнь и текущий момент». Впрочем, значения таких дискуссионных площадок, как заводские курилки, кухни и гаражи я бы тоже отрицать не решился.

Семен Плетнев, приехавший в краткосрочный отпуск к родне, ощутил в себе талант проповедника как раз между салатами и горячим, стоя на балконе с сигареткой в руках.

— И что за чушь вам в души пихают, а мужики? — с легким недоумением спросил он. — Какой, к лешему русский фашизм, какой геноцид, какие такие попытки реставрации проклятого тоталитарного прошлого?

— Так говорят. Так пишут.

— А вы, значит, рады. Уши развесили и греетесь на солнышке. Приходи, значит, любой-всякий, и вешай нам на них макароны подлиннее!

— По делу говори! Остряков тут каждый второй, да и шутки твои — старые.

— Могу и по делу. С чего начинать-то?

— А вот хотя бы с геноцида. Вы там, говорят, совсем маленький гордый народ к ногтю взяли… Как фашисты какие!