Poor men's judge

На этот счет есть множество проверенных временем рецептов: внезапное тотальное обнищание; страх, вгоняющий обывателя в пот при любых звуках снаружи, скандальные разоблачения и низвержения кумиров, техногенные катастрофы, террористические акты или неслыханные прежде злодейства. Или, скажем, благодеяния. Русский человек может смело сказать, что почти все, кроме благодеяний, он на своей шкуре попробовал.

В смысле создания состояния импринтной уязвимости, Виктору хотелось обойтись, по возможности, без излишней жестокости и крайностей. Как напишут много лет спустя, ' в отличии от большевиков и сменивших их демократов, у Команданте все-таки была совесть'.

И действительно, большевики, рвавшие подобно гиенам труп Империи, такими вопросами не заморачивались. Имели значения лишь получаемые из неформальных центров управления указания. 'Грабь награбленное', 'расчесывай обидки окраинных народцев', 'не забывай говорить придуркам об их исключительности' — простые рецепты, при помощи которых в двадцатом веке отфоршмачили не одно и даже не десяток государств. И СССР впоследствии, кстати.

Это уже много лет спустя после революции, в стране, истово молившей небеса о царе, отце и заступнике, нашелся человек, хотя бы попытавшийся привести дела в порядок. Но, и у него не получилось. Ввиду излишней мягкотелости, недострелил он вражин, и те понемногу взяли реванш. А хозяина седьмой части суши отравили прямо в его же собственном доме, как крысу в норе.

Ничего подобного Виктор допускать не собирался. Оставалось лишь придумать по дороге, как это сделать на практике. Мелочи, сущие мелочи, правда?

… Борт совершил посадку во Внуково. Разогнав ряженых с караваями, солонками и большими рюмками спиртсодержащих жидкостей, охрана подогнала машину к трапу.

Мэр и силовики, построившись в шеренгу, тщательно демонстрировали почтение и преданность. Пришлось жать руки и говорить ни к чему не обязывающие протокольные слова. — Удивительно, — подумал Виктор, встретившись взглядом с очередной номенклатурной личностью, слегка серой и покрытой от волнения мелкими бисеринками пота. О своей участи они пока что даже не догадываются. А меня воспринимают просто как стихию, явление природы, к которому надо притерпеться. Как к тем, кто был до и будет после. Ребята, вы даже себе не представляете, как ошиблись…

Машины кортежа, проглатывая километр за километром и постоянно меняясь местами, промчались по проспекту Вернадского. Когда выскочили на набережную, из-за темной громады высотки на большой скорости выметнулась пара БТР-ов. Они наверняка стояли наготове, с работающими моторами. Еще пара присоединилась к кавалькаде машин уже на подъеме.

Боровицкая башня. Виктор не мог видеть, но точно знал, что охрана уже заменена, линии связи под контролем, караульную службу несут ополченцы.

Водитель вежливо уточнил:

— Куда сейчас?

— К Сенатскому дворцу, — стараясь, чтобы не дрогнул голос, ответил Виктор.

Справа и слева заскользили почти сливающиеся с сумерками в тусклом свете редких фонарей стены. Машина остановилась точно напротив парадного входа. В здании не горело ни одного окна. Шофер выскочил из-за баранки, рванулся открыть дверь, но его вежливо отстранили.

— Товарищ Председатель Совета Народных Комиссаров! Добро пожаловать в Кремль! — срывающимся голосом доложил похожий на серую тень, силуэт.

Виктор сразу же узнал по голосу Рябцова. И улыбнувшись, спросил у него, едва выбравшись из машины:

— Так я выполнил приказ, товарищ генерал-полковник?

— Я генерал — майор, — недоуменно ответил Владимир Иванович.

Потом понял, вытянулся в струнку и ответил. Совсем не по Уставу:

— Служу Революции! Помолчав, генерал сказал:

— Я просил сделать невозможное, а получилось — невероятное! Безумие, просто безумие, но все получилось! Никто до сих пор не понял, как!

— Общими усилиями, — улыбнулся Виктор. — И вот что: до завтра приведите форму одежды в соответствие, товарищ генерал-полковник.

— Есть!

Вторым встречающим был Рохин. Вояр крепко пожал обоим руки. Генералы смотрели без улыбки, их явно колотила нервная дрожь.

— Ну что тут стоять?! — решил Вояр и сделал шаг вперед, к центральной двери великого творения Казакова. Рябцов махнул рукой, привлекая чье-то внимание.

И едва Виктор сделал первый шаг по ступенькам, дверь распахнулась. Сенатский дворец встречал нового хозяина. Сзади, в полушаге, шли спутники. Охрана и прочие близко не подходили.

Не оборачиваясь, Виктор попросил:

— Войдем вместе, товарищи! Дверь достаточно широка, и это наш общий триумф. Жаль, Фролова нет.

— Завтра прилетит.

Прошло всего несколько секунд, и под ноги военного диктатора и его комиссаров легло великолепие Шохинской лестницы, украшенной изрядно потертой ковровой дорожкой. Богиня правосудия проводила пришедших благосклонным и слегка усталым взглядом.

В бьющий по глазам роскошью Екатерининский зал они вошли вместе, буквально шаг в шаг.

— Рабочий кабинет подготовлен, — проинформировал Рохин.

— Как … все прошло?