Poor men's judge

Сегодня можно констатировать: идеологи «АнтиРоссии» сумели-таки раскрутить и внедрить в массы пресловутую национальную идею, сплачивающую ряды и канализирующую гнев, боль, обиду, ярость, накопившиеся в обществе, указав на злобного врага, с которым нужно покончить во что бы то ни стало, и тогда все будет хорошо.

Это очень хорошая технология. Это, собственно, не что иное, как технология победы. Тот, кто хорошо мотивирован, всегда побеждает того, кто желает только, чтобы его оставили в покое.

Игрок, действующий от обороны, обречен. Ни одна твердыня в итоге не спасла своих несчастных, глупых защитников. При таком раскладе Россия гарантированно проигрывает во вполне обозримой перспективе. Гарантированно, понимаешь ли ты это?!

В таком режиме люди легко убивают, легко умирают и остановить их, что-то подписав, нельзя. Они идут до конца, потому что верят.

Ваши столичные идиоты не смогли, не разобрались, не поняли, что в рамки «купи-продай» сюжет не умещается, и теперь уже совершенно неважно, что верещат наемные соловушки, доказывая, что все правильно, что у вождя есть тайный и очень хитрый план, а кто против, те негодяи и мерзавцы. Пусть верещат. С ними даже не нужно спорить, потому что они застыли в вечном вчера, объясняя то, что объяснять уже не нужно.

Никаких вторжений. Никаких авиаармад и танковых клиньев. Экономическое изматывание, запугивание штабов, мелкие укусы со всех сторон силами фанатичной или безропотной мелкоты, которую уже нельзя привести в чувство по-настоящему, потому что в этом случае против «агрессора, переступившего красную черту" сплотится весь Запад, — а к этому варианту Россия, научившаяся только стремлению стать частью Запада, никак не готова, значит…

Величавые бояре в горлатых шапках до сих пор не понимают, что их уютный мир гикнулся, — и хоть сто раз вслух, по складам, с выражением прочитай им текст, все равно не поймут. А стало быть, и советы давать нет нужды. Киви взлететь не дано.

Да уже и не могу: пока понимал, что делать, пытался, а нынче сказать нечего.

Теперь, если кого-то и читать, то лишь (зачеркнуто)…

Прощай.»

— Страшно, — тихо вымолвил Берни, прочитав последние строки. В этот момент он был совсем не похож на богатого и веселого журналиста, душу веселых компаний и никогда не унывающего организатора пикников с дамами полусвета.

— Тебе-то что? — без тени каких-то эмоций констатировал Вояр. — Будешь спокойно жить в спокойном месте, иногда вспоминать лихие времена за рюмкой бренди. Может, когда съездишь на парфорсную охоту пощекотать нервы. Это не твоя война.

Роджерс вновь потянулся за флягой. Отхлебнул. Замер, прислушиваясь, как внутри, по пищеводу, скользнул огненный комок. Затем растянул губы в подобии улыбки, тяжело вздохнул, и сказал:

— Отец не понимает главного. Хотя и мог бы. В конце концов, у него был один голубоглазый друг, которого считали арабом сами арабы. И что же? В итоге Томас, сын Томаса, так и не смог наслаждаться старостью и бренди у пылающего камина. И намеренно выпустил из рук руль мотоцикла. Не смог он жить как благонамеренный отставной полковник, а шансов вернуться в реальное дело у него не было. Ты почти как отец, Виктор. Тоже не хочешь понять.

Помнишь тот бой в Солжа-Пале?

Виктор зябко повел плечами, что могло значить и 'такое сложно забыть', и 'конечно, помню', и 'отстань, вспоминать такое мне давно неохота'. Потом спросил:

— Где твое поведение никак не вписывалось в рамки предписанные журналисту?

— Да, — не опуская глаз, согласился Роджерс. — Взяв оружие из рук умирающего, я стал одним из вас. Словно в старой балладе. Игры в беспристрастность и объективное освещение событий окончились. Потом я ломал волю руководителей ваших центральных телеканалов и понимал, что такого мне не простят никогда. То, что казалось мне очередным забавным приключением, неожиданно стало делом жизни.

Мой дом теперь здесь. Здесь меня приняли. Я оказался нужен. От моего слова многое зависит. Там я просто один из многих. Третий сын без особенных шансов.

И еще: я почему-то уверен, что от того, что мы пытаемся сделать, в конечном итоге цивилизация лишь выиграет. Вот послушай, что я придумал…

В стремительно пожирающем пространство дюралевом ящике сидели два молодых человека и говорили о вещах, услышь которые люди серьезные, облеченные властью, и по обе стороны Атлантики пронесся бы ураган инфарктов.

Единственное чего не желал человек, поставивший половину страны на дыбы — это вернуться на накатанную революционерами всех мастей дорожку. Ну, как это обычно бывало, и чего даже большевики не минули. Хотя, почему, собственно, даже?

Как раз большевики в плане реставрации дореволюционных порядков были вполне стандартны и предсказуемы. В неприкосновенности сохранялась, разве что, ритуальная риторика. Да и то, исключительно лишь из того соображения, что революционеры, в отличие от простых разбойников, всегда твердо базируются на самой прогрессивной в мире идеологии. И всегда имеют возможность возразить на обвинения в беспределе: 'Неправильно понимаете, батенька! То всего лишь революционная целесообразность'.