Poor men's judge

— Ну, почти так, — согласился Вояр, внимательно посмотрев на Льва Яковлевича. — И потому, мы с вами, не торопясь, но и без промедления, приступим к формированию новой элиты нового, более совершенного общества. Общества, где никто не сможет обосновать разбой приверженностью к какому-нибудь «изму».

— В смысле?

— В том самом, Лев Яковлевич, в том самом. Вам ли, прошедшему по желтой жаркой Африке, не знать, что идейные мерзавцы, имеющие внятно выраженную идеологию, значительно страшнее честных урок.

— На моей памяти среди идейных частенько даже людоеды попадались. Такие, которых уголовники и минуты терпеть бы не стали.

Вот, теперь я уверен, что Вы меня понимаете. Знаете, более всего не хочется, убив чудовище, тут же ему уподобиться. Убить-то несложно…

…Здороваться полковник Степанов не стал. И в самом деле, зачем желать здоровья тому, кому оно уже не пригодится?

Он положил на стол лист бумаги с коротким текстом. Порылся в кармане пиджака и достал раскладную картонную елочку, обильно посыпанную переливающимися всеми цветами радуги блестками. В одно движение приладил сверху кроваво-красную звездочку. Аккуратно поставил получившееся украшение на стол.

Бывший гарант обалдело наблюдал за манипуляциями полковника невыразительными, истинно чекистскими свинячьими глазками. От волнения он начал потеть. Проявились припорошенные пудрой прыщи, всегда вылезающие на коже всенародно избранного после длительных запоев. Задергались одетые в туфли на восьмисантиметровой платформе ноги, и карлик непроизвольно испортил воздух. Впрочем, совсем чуть-чуть.

— Вы читайте пока, не отвлекайтесь, — последовала ласковая просьба.

«Я устал и ухожу…» — текст начинался до боли знакомыми словами.

— А если я откажусь? — стараясь, чтобы в словах прозвучала скрытая угроза, спросил человек, во всех смыслах ставший бывшим. Он когда-то думал, что умеет придавить любого лишь интонацией. Оказалось, что свита вежливо подыгрывала.

Никто из пришедших даже не вздрогнул. Смеяться, правда, тоже не стали. Разве что, тяжело вздохнул человек с камерой. И на лице у него появилось скучающее, устало-тоскливое выражение. Будто у театрального критика при просмотре заведомо бездарной постановки. Судя по всему, бородатый оператор видывал карликов и покрупнее.

— Никаких претензий, — охотно ответил Степанов. — Абсолютно никаких. Мы вас отпустим. Мне такой вариант понравится даже больше.

— Тогда оставьте меня в покое! — смутно подозревая подвох, но не в силах уже сдерживаться завизжал бывший владыка полумира. Но его предал даже собственный голос, вдруг давший петуха, а потом обвалившийся в плохо различимый хрип.

— Вы не дослушали. Или не поняли. Вас отпустят на все четыре стороны, но в Северной столице, при большом стечении народа, до крайности вами недовольного. Вы изволили воровать у голодных. Забыли? Так вам напомнят. Я, к примеру, сам питерский и многое помню. Так что, на избыточную доброту жителей колыбели трех революций вам рассчитывать не стоит.

Есть и второй вариант. Пойдете на все четыре стороны в предгорьях, поближе к уцелевшим фундаменталистам, у которых к вам тоже есть вопросы. Вы же и их подставили, заставив поверить в безнаказанность. Теперь им шальные деньги боком вылезают. Поверьте, они с удовольствием, доходящим до оргазма, сделают вас кинозвездой, даже не озадачиваясь вашим согласием.

Есть и такой вариант: организовать встречу с выжившими из взорванных по вашему приказу домов и метро. Эти вас вообще голыми руками в клочья растерзают.

Так что, цените доброе к себе отношение, поскольку вариантов очень много.

— Хорошо, я зачитаю эту вашу филькину грамоту.

— Замечательно! Ребята, включайте запись! Или как там у вас: мотор! — радостно воскликнул Степанов.

Записывать особо было нечего. Дольше ставили свет.

Пара минут работы оператора, и все закончилось. При этом, текст был зачитан трижды.

Однако, запись остановлена не была.

— Последняя формальность, — объявил полковник.

На стол лег изрядно потертый «Макаров». Как водится, с одним патроном.

— Без суда?

— Суд станет форменным позорищем для страны. Кому оно надо, официально признавать, что у нас к власти способно пролезть такое убожище? Что власть, теоретически избираемая народом, стала собственностью чекистов. Это позор, милейший, а позора стране не нужно.

И вообще, не расстраивайтесь так, — доброжелательно добавил Степанов.

— Медэксперты говорят, что на многих мумиях приравненных к богам фараонов впоследствии были обнаружены следы зверских пыток. Видать, тоже никто не хотел сор из избы тащить. Радуйтесь, Володя, мы — люди гуманные. За все ваши шуточки надо бы как минимум, четвертовать, если по совести-то. А вам командир вишь какое послабление дал — пулю, как офицеру. Хотя, какой ты, гнида, по совести офицер. Так, шнырь из стукаческого корпуса…