Poor men's judge

Разговоры о запредельной сложности верификации не стоят и выеденного яйца. Большинство невербальных сигналов, процентов примерно 95, человек подает при помощи сорока трех мимических и сотни скелетных мышц. Десяток базовых эмоциональных состояний описывается при помощи 12654 комбинаций мышечных сокращений. Проще говоря, выражений лица, и поз. Вариации их не сильно велики. Выражения недоверия, страха, пренебрежения, ярости мало различаются не то, что у разных рас, высшие приматы демонстрируют почти те же комбинации мышечных сокращений. Если учесть, что для уверенной работы достаточно различать сотен пять, то ничего сложного, правда? Если при этом обращать внимание на потоотделение, тремор, зрачки глаз и крылья носа, но картина становится кристально ясной.

Рохин не ответил, с горечью припоминая случаи, когда неправильное суждение о намерениях собеседника и мере его искренности обходились ему дорого. Однажды ценою могла стать жизнь, но повезло.

— Занятно, знаете, смотреть на лжеца, блеющего с телеэкрана о том, что дефолта — не будет, когда у него на лице четко просматривается: будет, граждане, все вам будет, — между тем продолжал увлекшийся рассказом Виктор.

Поняв, что ему только что между делом рассказали, боевой генерал совершенно простонародно присвиснул:

— Да если это правда, такое знание любое государство должно скрывать, как кащеево яйцо. У нас же все построено на обмане доверия. Получается, мальчику Вите кто-то методично разглашал секретные данные?

— Нет там ничего секретного, — отмахнулся Вояр, — и не было никогда. Вся значимая информация присутствует в обыкновенных вузовских учебниках. Просто ее надо было собрать и свести воедино, что я и сделал. Точно так же, как это делали до меня сотни людей, и будут делать тысячи. Весь секрет тут в том, что секрета никакого-то и нет. Просто тренированная память и внимание. Это примерно как с игрой в шахматы — там далеко не все зависит чисто от способностей.

Гроссмейстеры и шахматисты высших разрядов запоминают тысячи позиций в целом, помаленьку приучаясь к тому, что называется 'видеть доску'. Там, где любитель с трудом нащупывает взаимосвязи, мастер их просто видит, как давно отработанное, потому и продуктивность его за доской — выше. Понимаете?

— Понимаю, конечно. Только вот грустно это очень — постоянно отслеживать известные тебе позы и выражения. Думаю, такая привычка надежно лишает веры в порядочность ближних и дальних.

Неожиданно для Виктора, генерал оказался изрядным идеалистом. Ну кто бы мог подумать!

— Я этим с тринадцати лет занимаюсь, — саркастически заметил донельзя удивленный Вояр. — И знаете, все не так плохо, Лев Яковлевич. В свое время не удалось удержаться от проверки некоторых статистических закономерностей, и получилось, что средний россиянин врет за десять минут раза три-четыре, не более. Разумеется, при условии, что обстоятельства не вынуждают делать это через слово. Так что, смотрим на мир с оптимизмом!

— Это все, что позволило Вам демонстрировать такие удивительные …навыки? — осторожно, словно ступая по минному полю, спросил Рохин.

— Всего вам никто не расскажет, но еще кое-что — могу. Был у меня еще один знакомый. Крайне своеобразный человек. Обстоятельства нашего знакомства сами по себе достаточно занимательны. Но главное в другом. Павел Иванович, поняв направленность моих занятий, предметно, можно даже сказать, на собственном опыте, пояснил, почему люди за мной не пойдут. Это тоже было везением, только очень своеобразным.

— Что же он сказал?

— Что некоторые вещи можно взять только шкурой. Человек, который не голодал, не был в бегах, не прятался, уходя от смертельной опасности, да просто небитый домашний идеалист — людей понять не может. И люди его не принимают. Он может быть умным, образованным и каким угодно хорошим, но люди никогда не поверят тому, кого жизнь никогда не брала на излом. О том, что такое голод, жажда, лютая нужда или ненависть из учебников не узнаешь. Слова в таких случаях бессильны.

— И что же Вы сделали?

— Оставил родителям записку с подробным объяснением своей позиции и прогулялся от Питера до Уссурийска. В основном, пешком и не регистрируя это в клубе туристов. Прогулка вышла интересной и заняла восемь месяцев. Трижды побывал в детприемниках, по большей части, за еду отрабатывал. В общем, разное было. Потом долго стоял на учете в детской комнате милиции. Впрочем, после виденного и пережитого, это не волновало от слова 'совсем'.

— Сколько ж Вам тогда было лет?

— Четырнадцать.

Представив, как это выглядело в реальности, генерал не нашелся, что сказать.

Впрочем, потом он все же собрался с силами и сказал:

— Я вам, командир, не верю. Нет, не так. Правильнее будет сказать, что не могу поверить — выйдет честнее.

Сказанное тут же встало колом в глотке, стоило лишь внимательнее присмотреться к только-только разменявшему четвертьвековой юбилей Командующему. Никаких признаков обиды или гнева. Скорее, выражение бесконечного терпения и любви. Так обычно разговаривают с любимыми, но по молодости лет, бестолковыми детьми.