Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет (сборник)

Марья Павловна сидела на табуретке, тупо уставившись в одну точку. Зойка ничком лежала на кровати, беззвучно плакала. Вася пристроился у нее в ногах, изредка наклонялся и говорил:

— Ну, будет тебе, Зойка, будет!..

Столяров, все делавший серьезно, с неизменной вежливостью, один раз все же, не выдержав, пошутил:

— Ты, Шаповалов, чисто как кассир. Напрактиковался за ночь.

Все было закончено в два часа ночи. Когда Шаповалов объявил результат — два миллиона сорок шесть тысяч пятьсот рублей, даже Зойка оторвалась от подушки.

Старик Мурзаков уважительно сказал:

— Пароход!

Андрей Мочалов, подписывая протокол, поделился со Столяровым:

— А мы на той неделе ему из кассы взаимопомощи четыреста рублей еле наскребли. На ремонт дома просил…

Столяров иронически усмехнулся, но ничего не сказал. Не положено говорить лишнее.

— Хозяюшка. Мешочка не найдется? Чемоданчика?

Марья Павловна, двигаясь медленно, как в воде, принесла из чулана мешок.

Столяров кидал пачки. Христофоров посмотрел на стол, Осталось пачек десять. Столяров все кидал и кидал. Ушла в мешок последняя пачка. Ушло в мешок все — дача между Гаграми и Сухуми, с двумя верандами, с цитрусовым садом, с видом на голубое море, с жильцами на весь летний сезон…

— Пошли, гражданин Христофоров!

Юрий Андреевич поднялся. Левая щека у него дергалась.

— Позвольте до ветру, — хрипло спросил он.

— Пройдите, только не задерживайтесь. Шаповалов, проводи. Граждане понятые, вы свободны.

Но никто не ушел. Все сидели молча. Прошло минут пять. Столяров крикнул:

— Шаповалов! Поторопи…

Шаповалов постучал. Через секунду он вбежал в комнату:

— Товарищ лейтенант! Скорее…

Христофоров висел на шнурке от детских прыгалок. Они со времен Зойкиного детства болтались в коридоре на крюке. Сначала Марья Павловна держала их там как устрашающее средство от шалостей дочери, а потом о них просто забыли. И вот, пожалуйста! Юрий Андреевич схватил прыгалки в полутемном коридоре незаметно для милиционера.

Столяров крикнул Шаповалову: «Держи!» — и молниеносно перерезал шнур. Они вытащили Христофорова во двор, и лейтенант начал делать ему искусственное дыхание. Голова у Юрия Андреевича беспомощно моталась.

Старик Мурзаков попытался было давать советы, но лейтенант действовал как заправский санитар.

— Шаповалов! Доктора…

Прибежала врач Генриэтта Давыдовна, проживавшая по соседству. Она прослушала Христофорова и констатировала:

— К сожалению, медицина тут бессильна. Я думаю, что причина смерти не удушье. Сдало сердце еще до того, как он повис. Возможно, не так, вскрытие покажет точнее.

И совсем некстати спросила мокрого от бесполезных усилий, расстроенного лейтенанта:

— У покойного были причины волноваться?

— Были! — ответил Столяров, застегивая китель.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ, в которой все встает на свои места

Что бы случилось с человеком, жившим, например, при Дмитрии Донском, попади он чудом в наш век искусственных спутников земли, атомной энергии, сверхзвуковых скоростей и телевидения? Ему на первых порах явно бы не поздоровилось. Нервы бы сдали. Стиральные машины и воющие пылесосы показались бы ему изделиями сатаны, от автомашин и радиоприемников он бы шарахался, как от диких кабанов, увидев в небе «ИЛ-18», упал бы в страхе на землю. Едва ли можно было бы усадить его в зубоврачебное кресло и заставить испытать удовольствие от бормашины.

Конечно, потом он бы, как и мы, грешные, ко всему привык: к последним известиям по радио, к совещаниям в Союзе композиторов, к субботним программам телевизионных передач. Он мог бы даже вместе с нами удивляться своевременному выходу толстых журналов и радушной улыбке делопроизводителя из ЖЭКа. А кое-что он нашел бы и свое, давнишнее. Он бы не поразился, если бы к его уху прилипли чужие, мокрые губы и прошептали: «Слышали? Ах, не слыхали? Тогда слушайте… У Ивана Ивановича опять неприятности».

Удивительно живуче племя разносчиков неприятных слухов. Во времена Бориса Годунова они с удовольствием распространяли вести о комете, при Алексее Михайловиче — о недостатке соли, при Петре Первом — о народившемся антихристе. Это они, слухачи, помогали Дантесу, отравляли жизнь Лермонтову, сочиняли небылицы про Толстого.

В наше время слухачи любят, просто обожают разносить сообщения о мнимых смертях известных артистов, о столь же мнимых миллионных состояниях писателей, о несуществующих законопроектах, о несостоявшихся перемещениях на службе, — о многом, что на короткий миг, до первой проверки, может порадовать сердце обывателя.

У слухачей много «самых достоверных источников», много разных агентов: ОГГ — одна гражданка говорила; ЭНС— это не спроста; ЯСВ — я сам видел, — всех не перечесть. В основе информации этих агентств лежит воображение, попытка выдать желаемое за действительное, реже факт, чаще фактик, приправленный буйной фантазией.

Постепенно фактик теряется, отходит в сторону — остается плотная, трудно прошибаемая масса догадок, предположений, пересудов.