Помутнение

Нам говорили, что тут лисы. И что лис нельзя трогать, потому что они кусаются и могут болеть бешенством. Наверное, лисам жарко. Трава колется. Надо бы не наступить на змею, мы как-то видели змею на даче. Земля желтая. У меня ноги как огромные колонны, как в греческом дворце. Огромные, круглые, можно расставить руки и их будет не обхватить. Очень хочется есть.

* * *

Алёна с Колей сидят у костра.

– Да ложись спать, зачем тебе со мной сидеть? Уже почти два, а тебе на пары.

– Мне несложно, – отвечает Коля и отхлебывает пива. – Ты запомнила? В четыре приедет такси, привезет тебя к автобусной остановке. Автобус отходит в шесть и идет до Твери. А из Твери-то ты как поедешь?

– Из Твери уже как-то понятно. На поезде, наверное. Спасибо тебе большое.

– Не за что.

Повисла пауза. Потрескивает костер.

Почему он не уходит? Если бы он ушел, я бы еще успела сблевать. В палатке пачка печенья, в котле чай. Бесит. Тошнит. Скучно.

– Ты знаешь, ты мою бывшую девушку напоминаешь мне.

– Чем?

– Ну внешностью, волосы у нее были такие же. И вообще, манера какая-то, очень спокойная. Скромная. Она мне оладьи готовила с яблоками. Но мы расстались в итоге.

– Почему расстались?

Почему он не уходит? Нужно что-то отвечать. Нужно отвечать вежливо. Скоро такси.

– Там такая история. Она от меня сделала аборт. Мы об этом долго говорили, но поняли, что нам рано. И в итоге расстались. Я вообще-то не всем это рассказываю, конечно. Просто тебе почему-то захотелось рассказать. С тобой хочется быть откровенным. Я об этом часто вспоминаю.

Тошнит. Скучно. Надо уехать. Когда такси? Нужно бежать. Нужно уйти отсюда.

* * *

Алёна идет с рюкзаком по парку в Твери. Солнечно. Трава зеленая. Алёна идет медленно, не зная куда. Перед ней в парке шатер, над входом вывеска: «Лабиринт кривых зеркал». Рядом стойка с надписью «Касса» – на самом деле это просто навес, под которым сидит на раскладном стуле женщина, а перед ней на раскладном столике пластиковая миска с деньгами и перетянутая резинкой стопка билетов. Алёна останавливается:

– Здравствуйте. Можно один билет? – вытаскивает из поясной сумки и протягивает женщине мятые 50 рублей.

Женщина молча вынимает билет из стопки и отдает Алёне.

Алёна входит в шатер. Бродит по нему, смотрится в зеркала и несколько раз фотографирует свое отражение.

Здесь моя длинная кривая талия похожа на шею жирафа. А вообще все это похоже на стихи. Здесь изысканный бродит жираф. Здесь я – это нечто вытянутое, как голова коня. В этом зеркале я шире, толще. Но как будто не по-настоящему, а как будто я ромб. Юла. Совсем другого цвета кожа, у меня такой не бывает обычно. Это потому что солнце не такое, как у нас. Что-то случилось в этом году. Вот если бы тут убрать немного, если я повернусь боком – меня как будто почти совсем нет. Это было бы так спокойно, если бы ноги не были как огромные колонны – круглые, широкие.

Алёна выходит из шатра с зеркалами и садится на траву. Солнечно. Она смотрит по сторонам устало и рассеянно. К ней подходит цыганка и начинает что-то очень быстро говорить.

Что она говорит? Ничего толком не понятно по отдельности, но что-то очень, очень похожее на правду. Что-то про суженого.

* * *

Алёна сидит на железнодорожной платформе и ест пирожок, купленный в ларьке на вокзале. У нее на коленях в пакете еще один пирожок. Рядом литровая пластиковая бутылка с водой.