Помпадуры и помпадурши

Собачкин окинул присутствующих торжествующим взором; "стригуны" поколебались и начали что-то понимать.

- Пропинационное право... (60) - задумчиво пробормотал длинноногий фон Цанарцт.

- Mais vous concevez, mon cher <но вы понимаете, милый мой>, что право хождения в баню я привел вовсе не с точки зрения какой-нибудь драгоценности!

- Пропинационное право полезно было бы получить... - еще раз, и задумчивее прежнего, повторил Цанарцт.

- Господа! в шестисотых годах, в Малороссии, жиды имели право... - заикнулся Фуксенок.

- Так то жиды! - отвечал Собачкин и бросил такой леденящий взор, что Фуксенок даже присел.

- Messieurs! расшибем Фуксенку голову! - вдруг воскликнул князек "Соломенные Ножки", как бы озаренный свыше вдохновением.

- Браво! браво! расшибем Фуксенку голову! - повторили "скворцы" хором.

- Chut messieurs! <Тише, господа!> Ваша выходка напоминает каннибальское времяпровождение нашего старичья! Я уверен, что они даже в настоящую минуту дуют водку и занимаются расшибанием кому-нибудь головы в клубе - неужели вы хотите идти по стопам их! Ах, messierurs, messieurs! - неужели же и действительно такова наша участь, что мы никогда не будем в состоянии ни до чего договориться?

Тон, которым были сказаны Собачкиным эти последние слова, звучал такою грустью, что "стригуны" невольно задумались. Вся обстановка была какая-то унылая; от камелька разливался во все стороны синеватый трепещущий свет; с улицы доносилось какое-то гуденье: не то ветер порхал властелином по опустелой улице, не то "старичье" хмельными ватагами разъезжалось по домам; частый, мерзлый снежок дребезжал в окна, наполняя комнату словно жужжанием бесчисленного множества комаров...

- Господа! необходимо, однако ж, чем-нибудь решить наше дело! - первый прервал молчание тот же Собачкин, - мне кажется, что если мы и на этот раз не покажем себя самостоятельными, то утратим право быть твердыми безвозвратно и на веки веков!

Фавори, до сих пор смирненько сидевший в уголку и перелистывавший какой-то кипсек (61), навострил уши.

- Новгородцы такали-такали, да и протакали! (62) - меланхолически заметил Фуксенок.

- "Les novogorodiens disaient oui, disaient oui - et perdirent leur liberte"; "Die Novogorodien sagten ja, und sagten ja - und verloren ihre Freiheit" <новгородцы говорили "да", говорили "да" - и потеряли свободу>, - вдруг отозвались голоса из разных углов комнаты.

Лица на минуту из хмурых опять сделались веселыми.

- Я все-таки полагаю, что узел вопроса заключается в пропинационном праве, - глубокомысленно отрубил Цанарцт. - Вино, messieurs, - это такой продукт, относительно которого все руки развязаны. С одной стороны, употребление его возбраняется законами нравственности, и, следовательно, ограничение его производства не противоречит требованиям самых строгих моралистов; с другой стороны, - это продукт не только необходимый, но и вполне соответствующий требованиям народного духа. Следовательно, правильный и изобильный исток его обеспечен на долгие времена! Вот, messieurs, те данные, которые заставляют меня особенно настаивать на этом предмете!

Однако ж эта речь произвела действие не столь благоприятное, как можно было ожидать, потому что всякий очень хорошо понимал, что для того, чтоб сообщить пропинационному праву тот пользительный характер, о котором упоминал Цанарцт, необходимо было обладать достаточными капиталами. Но капиталов этих ни у кого, кроме Цанарцта, не оказывалось, по той простой причине, что они давным-давно были просвистаны достославными предками на разные головоушибательные увеселения. Поэтому, если и чувствовалась надобность в каком-либо исключительном праве, то отнюдь не в виде пропинационного, а в таком, которое имело бы основание преимущественно нравственное и философическое ("вот кабы в зубы беспрекословно трескать можно, было!" - секретно думал Фуксенок, но мысли своей, однако, не высказал). Мысль эту в совершенстве усвоил себе Коля Собачкин.

- Я вполне согласен с доводами Цанарцта насчет пропинационной привилегии, - сказал он, - но могу допустить ее только на втором плане и, так сказать, между прочим. Это право носит на себе слишком явную печать эгоистических целей, чтобы можно было прямо начать с него. По мнению моему, мы обязаны прежде всего показать себя бескорыстными и великодушными; мы должны дать почувствовать, что в нас заключается начало цивилизующее. Я знаю, что и знаменитейший из публицистов нашего времени (63) не отвергает важности пропинационного права, но, вместе с тем, он указывает и на нечто другое, на что преимущественно должны быть устремлены наши взоры. Это нечто, эта драгоценная панацея, от которой мы должны ожидать уврачевания всех зол... есть self government <самоуправление>, в том благонадежном смысле, в котором его понимают лучшие люди либерально-консервативной партии!

Фавори навострил уши сугубо. Общий одобрительный шепот пронесся по комнате, хотя, по правде сказать, очень немногие усвоили себе истинный смысл речи Собачкина.