Помню

Миллионы погибших. Божья земля превратилась в сплошное кладбище, но для вождей наших этого было мало, и загубили они десятки, сотни тысяч ни в чём не повинных людей. Можно себе представить, сколько крови и слёз впитала в себя земля-матушка, и спрашивается: для чего, ради чего?

Спустя пару месяцев вернулся отец своим ходом. Приехал он на бричке с упряжкой в две лошади, один жеребец – верховой. Какой была встреча, думаю, нет смысла описывать.

Отец тянул одну ногу и ходил с палкой. Его адъютант – помню, что из Казани, – очень любил отца и много о нём рассказывал. Эти несколько дней его пребывания у нас сопровождались сплошными рассказами о войне, о батальоне, об отце как командире и человеке. Имя его я забыл, но помню, что многие годы после демобилизации отец вёл с ним постоянную переписку.

Лошадей отец получил как подарок в одном из чехословацких городов, где был комендантом. В один прекрасный летний день мы с отцом поехали на Бердичевский сахарозавод, где папа провёл свою молодость, работал, учился и жил. В присутствии всех работников отец подарил заводу свою бричку и лошадей.

Родители решили уехать в Киев. Отец был уверен, что советская власть его не забыла и отнесётся к нему, вернувшемуся офицеру, награждённому, неоднократно раненому, с достоинством и уважением. Так думал он, и с этими думами уехали родители с сестрой Леной, а меня временно оставили у бабушки. Моя жизнь не изменилась, если не считать того, что я становился старше, серьёзнее и стал лучше разбираться в окружающей среде.

Прошёл ещё один год. Отец столкнулся с трудностями, искусственно создававшимися теми или иными руководителями советских органов власти. Начались бега, ожидания приёмов, отказы, скандалы, неприятности. Решить квартирный вопрос было практически невозможно.

Устроился отец работать инспектором школ Киева при комитете народного образования города, и тамошние работники помогли ему с решением квартирного вопроса, выделив комнатку в школе № 102 на Шулявке. Я в это время был уже отозван из Бердичева в Киев. Комната была при вестибюле, двенадцать квадратных метров, рядом с туалетом и входной дверью в школу. В будние дни всегда было весело. Крики и гам учеников во время занятий заполняли комнату и оставались в ней даже по окончании занятий. Но это было в ту пору для нашей семьи выходом из сложившейся обстановки.

Я стал посещать среднюю русскую школу № 71, ибо та школа, при которой мы проживали, была украинской. Русскую школу посещала и моя сестра.

Помню, как мать будила меня ночью пойти занять очередь за хлебом и американскими посылками. Мы меняли друг друга, давая себе возможность поспать, с одной стороны, и сохранить очередь, с другой. Жизнь стала налаживаться. В школе мы прожили год.

На одном из очередных приёмов в горисполкоме отец швырнул чернильницу в советского руководителя, вынул пистолет, подаренный ему каким-то военачальником и объяснил советскому бюрократу, что на сей раз он не просит, а требует. И если, мол, его требование не будет выполнено, не быть живыми им вдвоём. Начались звонки, суматоха, и наконец пришла секретарша с адресом и ордером на комнату площадью тринадцать квадратов в общей квартире по улице Владимирской, дом 78, квартира 9.

Перевезли мы туда свои вещички. На нас неприязненно смотрела хозяйка Зинаида Константиновна, которую тем самым уплотнили. Но ничего не поделаешь, таковы были правила игры.

Это был сорок шестой год. Голодно, зарплаты отца не хватало на жизнь, и мать, предприимчивая в жизни, развернула подпольный бизнес – продажу ванили в порошках. Бизнес этот был запрещён и преследовался законом как спекуляция. Но что не сделаешь, когда хочется кушать. Ваниль мать покупала килограммами, а продавали в порошках по одному грамму каждый. Процедуру фасовки мы проделывали дома, взвешивая на малюсеньких весах ванильный порошок и заворачивая его в пергаментную бумагу.

Мать первое время ходила по базару и предлагала товар, а чуть позднее её уже знали и сами подходили к нам или делали заказы на дом. Я же всегда находился в стороне, припрятав порошки за пазухой. Мы предусмотрели возможность ареста матери. Если бы это случилось, милиция должна была стать перед фактом, что у матери ничего нет, и тогда её отпустили бы. При мне находилась наволочка, полная пакетиков с порошком. Особый спрос был в предпраздничные дни. Среди покупателей и торговцев ванили были порой и завистливые люди, способные выдать, и они выдавали. Так случилось однажды. Мать арестовали, увели в отделение милиции при рынке, а я – сразу домой, убрал всё и упрятал под пол. Маму освободили и предупредили, что, если поймают с поличным, посадят в тюрьму. Бизнес был рискованным, но приносил бешеные доходы. Мы стали меньше ходить на рынок, но чаще стали поставлять порошки по заказу на дом. Клиенты передавали один другому, и так почти отпала необходимость крутиться на рынке.