Поминальник усопших

В который раз по стариковски вдосталь по наужасавшись и по на ахавши по поводу Псковских, Эстляндских да германских приключений Стаси Фанни, Николай Николаевич изготовился к отбытию восвояси. Отстоял с московской роднёю праздничные службы в Храмах Богоявления в Елохове и у родного Николы Обыденного. По дороге меж ними прочувствовав сокрушительную крепость крещенских морозов, давно не виданную на Москве её аборигенами. На посиделках перед дорогою пожелал «от сердца» благоденствия и покоя семье Кошонкиных по Соломенной сторожке, 3, в Петровско—Разумовском, в котором терпеливо ожидал путешественницу. Дому Анны Розы Гааз в Доброслободском, 6, где распрощался с «доктором Фанни». И с миром отбыл к своим, на Украину.

…А сутки спустя, всё той же лютой и метельной январской ночью, в занесенные снегом старинные резные двери особнячка по тому же Доброслободскому постучался «новый» гость… Карл Густав со своими егерями. Но были он героями совсем другой истории.

Лишь только позволю себе напомнить, что у этого гостя «доктора Фанни», появившегося в Москве тотчас по смерти Ленина, возникли проблемы. Родители мои поняли одно: сами они их не разрешат. Тогда кто? В какой срок — время подпирало отчаянно! Вот тогда Бабушка и посоветовала маме вновь побеспокоить «своего Американца» (Во время знакомства их за океаном в 1906 году Архиерея Тихона Задонского — профессора на кафедре Богословия в Северо—Американских Соединённых Штатах, там же разыскавшего маму и тогда же познакомившегося с нею). Теперь же Патриарха.

Преподобный принял родителей моих в монастырском уединении своём, в Тереме на Стене Свято Даниловского монастыря, очень тепло и радушно, радости не скрывая от их прихода.…По домашнему, как всегда, угощал чаем с любимым мамою особенным каким то вишнёвым вареньем, усадив за такой знакомый столик свой в трапезной келье…

Мама кратко осведомила гостеприимного Хозяина о своём «Ноябрьском путешествии». О его результатах. Выслушала краткую же оценку его. Благодарность — себе, и тёплые слова в адрес «Истинного россиянина!» (Осоргина–младшего). Перешла ко дню сегодняшнему.

Сообщение о «прибытии» в Москву не обычного Гостя Патриарх принял вроде бы спокойно. Только, рассказывала мама, будто повеселел. Засветился. Был явно и счастливо горд неординарным Его поступком. Потому, верно, сетования мамы «о неоднозначности религиозной принадлежности сестры и её избранника» пропустил как бы мимо ушей. Бросив, глубоко и облегчённо вздохнув: — «Мы с тобою, Фанечка, тоже разных религий дети. Однако оба вместе такое таинство недавно разрешили, которому, возможно, аналогов нет даже в драме нашего времени… А Ваши с Катериной Васильевною заботы…Их мы решим тоже по времени. Тем более оба христиане Оне…»

Решил, Царства Ему Небесного!

В украинском доме Николая Николаевича как будто всё в порядке… Но кругом–то было как прежде — во время и после Гражданской войны. А в чём то страшней.

Местечковая комиссарщина свирепствовала на Волыни до весны 1927 года. Меж тем, в преддверии начала сплошной коллективизации, уже завершалась повсеместная кампания ликвидации этой большевистской вольницы массовыми её… отстрелами. И то: куда–то надо было девать расплодившуюся до безобразия погань, десятилетие набивавшее руку вселенским грабежом и разбоем. К тому же, — и изначально и в новом своём естестве, — вообще ни на что полезное не пригодную. По Алексею Толстому («Хождение по мукам») одно оставалось новой власти: — «в овраги её, вольницу, и — пулемётами!». Так, примерно, три–четыре года оно — вкруг Кременца (да и не только) — и практиковалось.

Соседи–колонисты и поселяне навсегда запомнили что эта «вольница» проделывала с их стариками в «заповедных» лесах и на фольварках Волыни. И счастлива была собственными глазами увидеть в тех же Гутенских чащобах, «пусть менее впечатляющие», сцены начала процесса возмездия палачам…

Часть 4. ДОРОГИ.

69. Крушение.