Ползущие в ночи

Подстрекаемая пастором Ван-Диденом, группа ополченцев и каперов во главе с Сайласом Боуденом напала на деревню Клавитт-Филдс. Они собрались средь бела дня, позаимствовав две пушки в соседнем форте Маккиннис. И вскоре тихие и угрюмые улочки проклятой деревни наполнились звуками стрельбы и грохотом пушек. Дома сжигались. Здания рушились, когда пушечные ядра разносили их стены в щебень. Окрестность охватил смертоносный, голодный пожар пламени, дыма и визжащих нечеловеческих существ, падающих под шквалом мушкетных пуль. За окнами, закрытыми ставнями, выли и стонали существа, а их белые гнойные руки царапали дверные проемы подвала. На город совершили набег, разорили и разрушили его целиком. Когда ополченцы ушли, все, что осталось, было скелетом того, что находилось там раньше: дымоходы, стены и фундамент, тлеющие бревна и провисшие крыши.

Материнский организм хотел, чтобы Кенни узнал это, чтобы он понял. Многие из них – особенно отчет доктора Блэра – носили очень субъективный характер. А что касается того, насколько это было правдой и насколько сильно деградировали люди под воздействием галлюциногенных веществ, решать было Кенни.

Не было никакого гребаного колдовства или темных богов, которым поклонялись на языческих алтарях в залитых лунным светом долинах. Все это было безумной чушью. Единственным существом на Беллак-роуд был какой-то гигантский инопланетный гриб, который размножался, подсаживая другие формы жизни на свои галлюциногенные свойства, и, и...

Кенни понятия не имел. Это была тайна материнского организма, которой она с ним не поделится, и не потому, что она собиралась держать это в секрете, а потому, что она действительно обладала мышлением, и ее мышление было больше похоже на химическую передачу, это было очевидно. В конечном счете, она была чертовски накачена галлюциногенами, как и ее приверженцы.

Это была пища для размышлений, и он подумал, что в этом есть какой-то смысл, но он был не в состоянии обдумать это, потому что находился под действием наркотика.

Я просто хочу бродить по сумраку рядом с милым грибом.

Он начал хихикать, и все вокруг него стало очень смешным – мрачным и жутко смешным. Перед ним замелькали громкие, сюрреалистичные и размытые образы. Он снова стал подростком, накурившимся и начитавшимся Лавкрафта, зациклившимся на космическом ужасе, запрещенных книгах, гниющих маленьких городках Новой Англии и на тварях, которые там скрывались... за исключением того, что теперь он понял природу Йог-Сотота, Шуб-Ниггурата и даже самого старика Азатота. Просто все воспоминания о потусторонних вещах и наркотические фантазии всплыли в его одурманенном разуме.

Даже старый Абдул Альхазред, вероятно, был просто торчком.

Он наблюдал за мутантами... может быть, они всегда были здесь, а может, прибыли только что. Они прошли мимо, совершенно не обращая внимание на него. Раньше они были убийцами, дикарями, которые беспощадно нападали... но это было только потому, что они защищали то, что принадлежало им, последние клочки человеческой агрессии и ксенофобии, выражавшиеся в племенном насилии. То, что было усилено галлюциногенами гриба. Они впадали в безумную боевую ярость, как норвежские берсерки, пожирающие мухомор перед тем, как вступить в бой.

Теперь, полностью находясь под влиянием материнского организма, они стали мирными. Не воины, а земледельцы. Они несли мешки с останками людей и животных и бросали их в слизистую воду, где они продолжали распадаться на гниющие органические вещества. Это было как удобрение для матери. Как только они это сделали, они съели ее грибные наросты.

Они не поедали мертвых, и никогда не были людоедами.

Мертвецы были для нее. Она питалась богатыми питательными трупными веществами, а они питались ею. В конце концов, они были всего лишь слугами, смотрителями и фермерами. Они заботились о материнском организме, а она заботилась о них.

Кенни понял, что кости, которые они нашли в поле, с которого начался весь этот кошмар, не были закопаны сверху, а были вытолкнуты снизу.

Его мысли начали размываться и терять последовательность.

Грибок и его причудливые наросты вокруг него заполнили грот яркими, хроматическими цветами, которые заставили его кричать от чистого восторга, когда он спотыкался среди тонких цветов, пульсирующих стручков семян, клубневых корней и сияющих мембран, которые превратились в лица, которые смеялись над ним. Мир стал вращающимся космосом, и он был опьянен им, утопая все глубже и глубже в утробе жизни, пока...

Пока он не увидел что-то, что превратило его радость в осязаемый страх – зеленую реку плазмы, в которой он тонул.

Поганки.

Он был в комнате с поганками.