Полынья

Сам Кутузов себя от покраски отстранил, только поглядывал, как красят другие. Однако не бил баклуши, и Кокорин, воспринимая его со все возраставшим недовольством, смотрел, как боцман, словно жонглер, вертит на палубе объятые пламенем котелки, выжигая из них старую краску. У Кутузова в подшкиперской отыскалось бы, наверное, еще с десяток новых котелков, ни разу не использованных, и казалось бы, чего их терпеть? Но вот же возился с хламом, и в этом тупом проявлении исконной боцманской скупости просматривалось не только непоколебимое убеждение, что любая вещь, будь она хоть помятый жестяной котелок, должна служить до последнего срока. Здесь чувствовалась целая жизненная позиция: как будто сам вид недавно заскорузлых, а теперь лучезарно сверкавших котелков давал Кутузову ту устойчивость жизненного равновесия, с которой он мог отстраниться от всего того, что лежало за пределом его обязанностей: не жглось, не вязалось, не мылось, не придавало судовому общежитию идеальный морской порядок. И более того: этим своим отношением Кутузов даже. приобретал какой-то моральный перевес над теми, кто душевного отстранения не имел.

Над Кокориным, например.

Осмыслив незавидность своего положения, открывшегося ему в повседневной мелочи, Кокорин уныло повернул обратно. Но все же вид простой здоровой работы, выполняемой с удовольствием, подействовал на старпома успокаивающе. С утра настроившись на что-то необыкновенное, он был сейчас про себя изумлен, что и здесь, в Полынье, оказывается, можно заниматься рядовым делом и даже ставить его на первое место. Оно, это дело, и было первым, если спасение затормаживалось. Потому что окупало время, потраченное на рейс. А время еще зависело от того, с какой они подходили к Маресале стороны.

Иногда доходило до курьеза.

Положим, идешь с запада, приходишь в Маресале в пять вечера. Время как раз: магазин открыт, кино с вечерним сеансом, женщины вышли из учреждения. Сошел на берег. Светло, тихо... Что такое? У них полночь, все спят!

Ладно, переводишь стрелки, укладываешься. Тут вызов по рации: просят осмотреть на рейде пароход... Вы что, офонарели? Час ночи!.. Оказывается, они пришли с востока, у них утро... А что такое время, лишний час? Это цифра в плане. Поэтому Кокорин, как только пришли в Арктику, используя свои познания о природе, занялся разработкой для "Кристалла" специального маршрута, сулившего немалые прибыли. Замысел был в выборе позиции водолазного корабля относительно движения солнца. И получалось так, что, подходя с целью осмотра к одному и тому же пароходу с разных сторон горизонта и всякий раз переводя стрелки, можно одними переменными ходами наработать плановых часов вчетверо больше нормы. А однажды они наработали пятьдесят с лишним часов в сутки, удивив всех вокруг. Правда, таких случаев было немного, так как на пароходах вскоре спохватились - тоже начали стрелки крутить... Теперь же, возвращаясь из Полыньи, они могли погореть сами. Поэтому заказ гндробазы, уж если он попал к ним в руки, следовало растянуть подольше.

Ничего не оставалось, как стоять.

Проходя мимо водолазного поста, Кокорин увидел, как оттуда вышел Трощилов. Хотел было прошмыгнуть мимо, но Кокорин его остановил. Он знал, что в посту никого нет (старшина куда-то уплыл с рыбаком, остальные водолазы в каюте). Трощилову вообще не положено там быть. Старпом не видел матроса в боцманской команде, совсем про него забыл и решил, что он скрывается от работы.

- Ты чего здесь? - спросил строго.

- На обслуживании.

- Разве будет спуск?

- Баржу на косе нашли, с продуктами.

- Тебя что, боцман отпустил?

- Отпустил...

Это могло сойти за правду: ради баржи Кутузов мог отдать его водолазам.

- Ну вот. Пошли за кораблем, а кончили баржой, - невесело заметил Кокорин.

Трощилов, засмеявшись, снял рукавицу с руки и потянулся, чтоб прижечь папиросу от старпомовской трубки. Пальцы у него дрожали, никак не мог прикурить. Припоминая их утренний разговор, старпом сочувственно спросил:

- Ну, как ты?

- Михайлыч... - Трощилов, разогнувшись, коротко задышал дымком. - А ведь нашли они "Шторм".

Кокорин, ни на минуту нс сомневавшийся в этом, ответил:

- Может быть.

- А за чем полезут, не знаешь?

- Ты ж говорил: за баржой.

- Баржа - это так, сбоку припека, - ответил он. - Полезут доставать мертвяков...

- Кто тебе сказал?

- Гриня сказал, Ковшеваров...

Хотя Кокорин больше всего опасался именно этого и даже запретил себе думать, что в "Шторме" могут быть люди, слова Трощилова не вывели его из себя. Он понял волнение матроса, как новичка, к тому же обиженного развитием. Такой живет предчувствием, поветрием. А если забеспокоится, то жди беды.

- Еще неизвестно, что там, - сказал Кокорин спокойно. - Договор оформлен на поиск, у нас нет распоряжения на людей. А за пустые разговоры мы будем наказывать, - прибавил он, повысив голос. - И тех, кто говорит, и кто эти разговоры разносит.