Полуночный прилив

Улица была пуста, если не считать трех нереков – матери и двух детей-полукровок. Они облюбовали себе нишу в стене напротив нового дома и только и делали, что спали. Техол прошел мимо, едва не наступив на прошмыгнувшую крысу. Дальше он был вынужден лавировать между нагромождениями деревянных ящиков. Они стояли поперек улицы, загораживая обзор. Склады торговца Бири были вечно переполнены, и потому он давно сделал этот конец Мешочной улицы и часть набережной канала Квилласа естественным продолжением складских помещений.

Там, где Мешочная улица выходила на Рогожную площадь, стояла скамейка. На ней восседал Шалас, сторож, служивший у Бири. На коленях у него дремала дубинка, рукоятка которой была обтянута потертой кожей. Заслышав шаги, сторож поднял голову.

– Милая у тебя юбчонка, – сказал он, щуря вечно воспаленные глаза.

– Спасибо за комплимент, Шалас. Теперь я знаю, что не прогадал с нарядом.

Техол остановился возле скамейки, разглядывая оживленную площадь.

– Город, как всегда, бурлит и процветает, – пробормотал он. – Что-нибудь интересное происходило?

– Ничего… если не считать того случая.

Беддикт слегка поморщился:

– Стоит ли вспоминать такую мелочь?

– А вот Бири думает по-другому. Он до сих пор мечтает засолить твою голову в бочку и бросить ее в море.

– У Бири вечно какие-то странные фантазии.

Шалас хмыкнул:

– Ты, почитай, несколько недель с крыши не слезал. Что за нужда вдруг согнала?

– Свидание у меня. С тремя женщинами сразу.

– Одолжить тебе дубинку?

Молодой человек бросил взгляд на верную спутницу сторожа. Вид у дубинки был внушительный, но ее лучшие дни явно давно уже миновали.

– Пожалуй, не стоит, – вежливо отказался Техол. – Не хочу оставлять тебя безоружным.

– Моей физиономии боятся больше, чем дубинки. Правда, тем нерекам все нипочем. Вот опять прошмыгнули мимо.

– Доставили тебе хлопот?

– Мне-то чего? Но ты же знаешь Бири.

– Даже лучше, чем он сам себя. Напомни ему об этом, Шалас, если Бири вдруг вздумает обижать эту троицу.

– Ладно, скажу.

Техол двинулся дальше. Он пересек людную площадь. За ней начинался Нижний рынок. Попадая сюда, Беддикт всякий раз поражался не только обилию совершенно ненужных, даже никчемных товаров, но и неистребимому стремлению горожан покупать их. И ведь так продолжается изо дня в день.

«Наше королевство процветает на людской глупости, – думал он, прокладывая себе путь среди пестрой толпы. – Достаточно крупицы ума, чтобы припасть к этой жиле и черпать оттуда все, что пожелаешь». Мысль эта, как и большинство истин, была циничной и удручающей.

Наконец рынок остался позади. Техол пошел по Красному переулку и через несколько десятков шагов остановился перед арочным входом в таверну «У Хальдо». Тенистый коридорчик выводил в залитый солнцем внутренний дворик. Там стояло около десятка столиков, и все сейчас были заняты. Обычно за ними сидели либо приезжие, находившиеся в блаженном неведении относительно существования внутренних помещений, либо те, у кого не хватало денег, чтобы там устроиться. Залы – в просторечии их называли «ямами» – никогда не закрывались. Там удовлетворялись вкусы всех, кто был в состоянии раскошелиться. Утонченный порок, наряженный в удивительные одежды, порою требующие большой выдумки. Еще один пример глупости и абсурда, за которые люди готовы платить.

Трех женщин Техол увидел сразу же. Они сидели в дальнем углу дворика. Кроме них, других представительниц слабого пола здесь не было. Но даже если бы и были, эту троицу ни с кем не перепутаешь. Багг выбрал правильное слово: хорошенькие, и весьма. Но до чего же разные. Если они и были сестрами, то об этом свидетельствовало лишь пристрастие к оружию и амуниции, которая громоздилась рядом со столиком.

Та, что сидела слева, была огненно-рыжей. Пряди волос разметались по покатым плечам. Женщина пила прямо из обмазанной глиной бутылки, либо сознательно игнорируя стоящий рядом бокал, либо не понимая его предназначения. Ее лицо напоминало лик какой-нибудь героической статуи: гладкая, без единой морщинки, кожа, правильные черты и синие глаза, с каменным равнодушием взирающие на окружающий мир. Рядом с нею, упираясь локтями в поверхность столика, устроилась вторая женщина. В этой, судя по золотистому цвету кожи и легкой раскосости темных глаз, чувствовалась примесь фарэдской крови. Темные, почти черные волосы были стянуты в плотный пучок, и потому круглое лицо «сердечком» оставалось открытым. Их третья спутница, сидевшая справа, привалилась к спинке стула, отставив левую ногу в сторону, а правой елозила взад-вперед. Техол сразу отметил, что ножки у нее крепенькие и стройные, а штаны из беленой кожи плотно и соблазнительно облегают крутые бедра. Голова третьей дамы была наголо обрита и тускло блестела на солнце. Широко посаженные светло-серые глаза оглядывали посетителей и наконец наткнулись на молодого человека, остановившегося у входа во дворик.

Он улыбнулся ей. Бритая женщина поморщилась.