Полтава

   — Вот беда! — опустились у многих руки. — Приведёт шведов...

Весёлый сердюк сгорбился. Нет радости.

Дед Свирид напомнил:

   — Казаки! По три рубля за каждого шведа! Вот они.

   — Это... Девять и девять рублей! — живо отозвался Мацько. Он уже оправился от удара — раны нет, только боль. Раскраснелся, рассердился. Жёлтая чуприна взялась красным огнём. — Царь деньги даст — так и жебраков не обделите!

   — Выпьем вместе!

Женщины жалели окровавленного Панька Цыбулю:

   — Не дождался магарыча...

   — Умер.

   — Жизнь — нитка... Разорвали...

Жена Цыбули билась о землю лицом:

   — На кого детей оставляешь, Паньку! Опомнись! Не закрывай глаза! Откуда тебя ждать?

Детишки взялись за тонкие ручонки. В глазах — ужас.

Дед Свирид да дед Петро ведали, что делать:

   — Ищите оружие! Сметайте порох, у кого где завалялся! Женщин, детей, добро — отправляйте в лес! А казакам не личит прятаться!

Галя — не то Журбихина невестка, не то просто сирота, нашедшая у старухи убежище, — уже рядом с дедами:

   — Шведов нужно везти к царскому войску! А самим защищаться!

Не девке советовать казакам. Только ж эта девка и саблей годна махать.

Собрались казаки в кучку, сосчитались, сколько всего вояцких голов.

   — Как же! — отозвались одновременно. — Прежнее недолго вспомнить!

Беспалый обеими руками прижимал к себе кол:

   — И я одного ударил! Вот этого, самого длинного, рушником связанного! Помните, люди: они очень жестокие... Видите, побелели от злости!

Жалостливые женщины несли солому и совали её шведам под головы, а те отбивались ногами в огромных сапогах, ругались, наверно, страшными словами.

Даже реестровики рассердились:

   — На нас надейтесь, чернодубцы! Гузь нам не указ!

Слепой ватажок подбивал ватагу:

   — И мы люди. Снимайте торбы и берите в руки что потяжелее... А ты, Мацько, иди... В лесу обожди. Пересиди. Коника только побереги.

Мацько лишь улыбнулся. Он не из тех, кого бьют. Он уже схватил тяжёлую шведскую рушницу. Сел на неё, чтобы надёжней, а в руках бандура, как у казака Мамая:

Чорнi вуса, чорнi вуса, чорнi вуса маю!
Одростуть на три аршини — тодi пiдрубаю!

Ватажок держал свою дубину будто саблю. Мальчишка возле него тоже ухватил деревяшку и следил, как хлопы укладывают связанных шведов на длинный воз.

4

Батько Голый ждал ответа от самого царя, не понимая, пришлёт ли тот грамоту, что делать, или же указ — куда идти. А посланные не возвращались. Гультяйство теряло время. Снова брал верх бывший мазепинский сотник Онисько. Он не оставлял батька, теперь будто бы тоже провозглашённого бедняцким гетманом. Многие прислушивались к Ониськовым словам.

— Те головы на колах! — говорил Онисько везде, где случалось. — Зачем было посылать? Меншиков уничтожил Батурин! И старому и малому сабли головы снимали! Как от татарина! Теперь нет возврата... Мы с царём теперь враги до гроба!

Продовольствие для гультяев и фураж для коней на хуторе полковника Трощинского таяли. Гультяйство искало новых мест. Онисько с ближайшими друзьями обосновался на другом хуторе, вёрст за пять.

Однажды утром, в цепких морозных сумерках, Онисько вскочил на воз, взмахнул скомканной бумагой с тёмными чернильными пятнами:

   — Товариство! Универсал! Казаки привезли! Гетмана Мазепы! Царь приказал дать булаву Скоропадскому, так пусть сам царь его и слушает! Гетман Мазепа со шведами идёт на Гадяч. Москали удирают! Мы должны присоединиться к законному володарю! Он и нашего батька сделает полковником! Спорило гультяйство с гетманом из-за царя! Кто хочет — на коня! Уговаривать не стану. Смотрите не опоздайте!

Врал Онисько, говоря это. Верные слуги сразу начали строить гультяев возле батькова хутора, на плоском холме, у подножия разбитого молнией дуба. Батовы пересчитывались вдоль и поперёк. Привезли вместительную бочку горелки — пей. Шинкарка наливает, а деньги платит сотник. Каждого привлекали. А встречать Мазепу в Гадяче не торопились. Горелка, разговоры дёргали гультяев. Поднялось солнце. Подмерзшая земля покрылась паром. Чёрный дуб заблестел, будто старательно выкрашенный. Заклубился пар над конскими боками. Гультяйство загудело. Но и при солнце не определить, увеличивается ли число людей возле Ониська или уменьшается. Батько молчит... И неизвестно, как бы всё пошло дальше, если бы на холме не показался всадник на усталом коне. За ним от батькова хутора поднялась пыль — не падает. Вгляделись — это давняя знакомая, дивчина Галя. Снова она в казацком убранстве. Красивая, вражья личина!

   — Тю! Откуда... Соскучилась?

   — Песню давай!

Один одно подбросил, другой — своё. Известно — перед девушой-певуньей выкаблучиваются.

А она:

   — Товариство! Помогите Чернодубу! Уже из батькового хутора поехали на выручку! Там уже шведы, наверно, убивают людей!

   — Шведы? Уже шведы?

   — Проклятье! Мазепа привёл! Далеко Чернодуб?

   — Двадцать вёрст!

Среди гультяев нашлись и чернодубцы. И в батьковой половине, и в Ониськовой. Они и взбили пыль в сторону Чернодуба. За ними поспешили прочие.