Я опускаю свой рот обратно на ее плечо, все время крепко держа ее за талию. Ее спина вплотную прижата к моему торсу. Ее тело ощущалось хорошо, и я был бы тверд, как скала, если бы не дерьмовый голос Кая на заднем плане. Оливия извивается в моих объятиях. Ей следовало бы знать лучше… Чем больше она реагирует, тем дальше я хочу идти. Я просовываю руку ей под рубашку и провожу по ее твердому и теплому пупку. Я чувствую, как ее мышцы сжимаются и расслабляются, напрягаются и смягчаются. И все это синхронно с моими губами. После того, как проходят несколько маленьких вечностей, она поворачивает голову, глядя на меня через плечо. Ее губы взывают к моим, притягивая меня ближе, как мотылька к лампе. Ее губы касаются уголка моих, и она делает вдох через нос, прежде чем медленно выдохнуть.
— Ты победил, — произносит она. — Пойдем домой.
Я борюсь с дерзкой улыбкой. Легкое с намеком прикосновение губ — это все, что требовалось для того, чтобы победа досталась мне.
— В душевой, а теперь в баре? Вы двое когда-нибудь останавливаетесь?
Я замираю, когда убогий голос Дона останавливает губы Оливии на полуслове. Под моей рукой живот моей жены напрягается.
— Я даже почти ожидаю увидеть кучу детей, следующих за вами двумя, судя по тому, как часто вы это делаете.
Оливия соскальзывает с моих колен с тяжелым выдохом. Я откидываюсь назад на стул и хватаю ближайшую подставку. Отвлекаюсь от его уродливого лица, постукивая по ней в такт музыке, которая мне не нравится. Я не могу сейчас уйти из бара… Дон подумает, что я убегаю от него.
— Всегда приятно видеть тебя, Дон, — невозмутимо произносит Оливия, оглядываясь вокруг него и глядя в сторону группы.
— Забавно, — говорит он, игнорируя очевидную перемену настроения.
Я смотрю на него. Дон одет в белую майку и мешковатые черные джинсы. Он первоклассный мудак. Это точно.
— Это не первый раз, когда я слышу свое имя и слово «приятно» в одном предложении.
Я стискиваю зубы и сминаю подставку в ладони. Мое воображение разыгрывается, когда я представляю, как выбиваю из него все дерьмо. Я представляю, как тащу его на сцену и бросаю в Кая. Как там говорят?
Оливия коротко смеется.
— Не считается, когда ты говоришь это себе. А теперь иди, мы пытаемся наслаждаться группой.
Взмахнув ладонями и дьявольски ухмыльнувшись в мою сторону, он направляется к бару с одним из своих парней на буксире. С моей стороны требуется много усилий, чтобы сидеть здесь и не разговаривать с ним. Я хочу поговорить с Доном, отчитать его за то, что он неудачник, за то, что не привнес в спорт ничего, кроме трусости и лжи. Если кто-то вроде него — это то, чем восхищается MMAC, то почему я так стараюсь быть частью этого? Я не ангел, но я прямолинеен. То, что вы видите — это то, что вы получаете. Я не пытаюсь быть милым или настраивать людей друг против друга… Мэтту Сомерсу нужно понять, что я взрослый мужчина, а не ребенок, которым он может манипулировать.
— Ты хочешь пойти домой? — бормочет Оливия, когда Дон не смотрит.
Я качаю головой. Я не могу смириться с мыслью, что Дон поверит, будто влияет на меня. Мне нужно остаться здесь… Чтобы доказать себе, что он не может залезть мне в голову. Перед смертью отец Оливии сказал мне:
Он меня не волнует. Я разрываю подставку на мелкие кусочки и бросаю их на стол. Вдыхаю, не обращая внимания на то, как кружится комната, затем выдыхаю. Если Дон останется на своей стороне бара подальше от меня и Оливии, то со мной все будет в порядке. Но если он хотя бы на шаг приблизится к нам, я не отвечаю за свои действия.
***
Оливия