Полный НяпиZдинг

Я (инстинктивно же, просто я свои инстинкты обычно отслеживаю) воспринимаю подобное поведение, как безумие. Потому что, с одной стороны, вижу в каждом бессмертную искру, ценность которой для меня безусловна по умолчанию. А с другой — людоеда, который пытается опереться на меня в поисках доказательств, что он имеет право (например) быть съеденным позже меня. И от такого когнитивного диссонанса даже природный экстраверт вроде меня быстро превращается в интроверта. В смысле, начинает быстро уставать от людей. Потому что всего, на чем вы основываете так называемые «отношения», у меня в базе вообще нет! Выучить правила поведения оказалось несложно, чего тут сложного. Но от этой имитации так тошнило, что пришлось ее прекратить. При том, что отказ от имитации был почти равносилен самоубийству, а с инстинктом самосохранения у меня все в порядке (чуть ниже среднего по палате, но все равно о-го-го).

— Ну, в общем. Я все это не к тому рассказываю, чтобы похвастаться, будто я лучше других. Я не «лучше» и не «хуже», у меня просто другая база. И больше тут не о чем говорить. Разве что, еще раз печально констатировать факт: миф об изгнании из рая проехался по моей жизни асфальтовым катком. Это было (с моей точки зрения) грандиозное, сокрушительное поражение: меня увезли из рая, мне не удалось ни остаться, ни построить его вокруг себя на новом месте. Понятно, что это невозможно для девятилетнего человеческого ребенка. Но для меня «невозможное» — это просто то, что у меня не получилось до сих пор, а потом когда-нибудь — вполне может быть. Это тоже последствия райского воспитания. Меня так избаловали в этом нашем раю, что я всегда буду ощущать себя центром мира, свою волю — его движущей силой, а все, что в мире идет не так — своим личным просчетом. В сочетании с нелюбовью проигрывать получается довольно трудная (и смешная, если смотреть на нее беспристрастно) жизнь.

— Когда не любишь проигрывать, а выиграть в твоем положении технически невозможно, даже по очкам, остается одно: делать, что можешь. Например, сажать по осени свои личные символы рая — крокусы. Этого недостаточно, но некоторый смысл существованию все-таки придает. А вместе со смыслом приходят силы. А чем больше сил, тем больше радиус райского пространства вокруг моего нелепого человеческого тела и время, на которое он воцаряется. Например, уже примерно в полуметре, на целых семнадцать секунд. Сердце мое навсегда в изгнании, но где я пройду, там будет рай.

— Но вот этот принцип — делать, что можешь, не гнушаясь мелкими, несерьезными, мимолетными, ничего по сути не меняющими делами — окончательно дошел до меня совсем недавно. На практике я довольно часто так действую, но прежде это происходило как бы вопреки моей воле. А теперь будет не вопреки.

Культурная ошибка

Мы с детства привыкли, что в фильмах (и мультиках) зло олицетворяют такие специальные злодеи со злодейскими гримасами, злодейской мимикой, злодейской пластикой, враскоряку, с растопыренными пальцами, яростно вращают глазами и кривят рты.

Потом мы вырастаем, а культурный стереотип все равно работает, кажется, зло эмоционально, и все его негодяйские эмоции написаны на мерзавском лице!

Тогда как зло обычно обучено социально приемлемым манерам, глаз не пучит, рот не кривит, ничем таким никуда не вращает, не тянет когтистые лапы. А вежливо улыбается или вежливо сохраняет серьезность, ведет себя вполне прилично. У него (зла) только глаза оловянные. И восприимчивости — ноль. Тычет палочкой в жизнь, как младенец в муравейник, не понимая в ней ни черта.

Тупое оно, даже если обучено демонстрировать некоторую разумность. Потому и зло.

А эти взволнованные сказочные злодеи, инфернально сияющие социально неодобряемыми эмоциями, и их добродетельные антагонисты, тоже взволнованные и сияющие, только чем доктор прописал, по одну сторону баррикад. Живые потому что. А граница пресловутого зла/добра проходит между живым и мертвым, а не там где кто-то кому-то не разобравшись волшебной палочкой в глаз дал.

Культурный герой

Вот если, предположим, некоторый человек несколько дней ходит по книжным магазинам, настырно спрашивает продавцов, где тут у них отдел «Искусство», смотрит на убогое содержимое двух с половиной полок (альбомы панорамных фото для туристов, раскраски для взрослых, пособия для начинающих типа «как нарисовать кота за 15 минут»), сокрушается об упадке культуры, а несколько дней спустя, добравшись таки до специализированного арт-магазина, где сплошной Хельмут Ньютон с импрессионистами и прочее благорастворение в воздусях, уходит оттуда, унося под мышкой большую коробку лото с изображениями котиков, то этот человек точно культурный герой.

В смысле я.

Л

Липы

В городе цветут липы; на улице Вильняус в той ее неинтересной части, которая тянется от проспекта Гедиминаса до Зеленого моста, они тоже цветут. Мимо идут два потрепанных мужичка, и один говорит другому: «Липы пахнут, как в год моей смерти».

Мы с городом играем в игру «Придумай, чем еще меня удивить; спорим, не удивишь!» — «Щас».