Полный НяпиZдинг

На прощание капитан Вольф еще раз представился, специально для тех, до кого не дошло с первого раза: «С вами был капитан Вольф». Но, боюсь, благодарных слушателей у него не прибавилось. По крайней мере, про айзен никто так и не пошутил. Только я, да и то не вслух — по причине леденящего одиночества, см. выше.

Охватившее меня леденящее одиночество было настолько невыносимо, что пришлось, не сходя с места, прям в аэропорту, случайно встретить друга Р., которая тоже как раз откуда-то прилетела и ждала свой чемодан у соседнего транспортера. И вот тут бы, вот тут бы пошутить про капитана Айзен-Вольфа, но вместо этого мы просто вызвали такси по телефону, чтобы оно увезло нас в золотую даль (именно так выглядит наш город ночью, когда смотришь на него сверху, пока капитан Вольф идет на посадку).

Таксист тоже оказался моим знакомым. Он мне уже третий раз попадается. Или даже четвертый, не помню. Я вообще его, честно говоря, не помню, это он меня узнал, а не я его. И даже подъезд мой вспомнил без подсказки, такой чувак.

После появления знакомого таксиста мои жалобы на леденящее одиночество стали звучать совсем уж бессовестно, но про капитана Айзен-Вольфа мы с другом Р. и таксистом так и не пошутили, поэтому надо хотя бы записать. А то завтра вспомню и себе не поверю. А ведь был, был капитан Вольф, высокий, загорелый дяденька, в красивой люфтганзовской форме (я не фантазирую, а точно знаю: они с экипажем приходили за своими чемоданами). И доставил нас в золотую даль, то есть в Вильнюс, как и обещал.

Князь Гедиминас, в чьем сновидении мы, как известно, живем, спит беспокойно, ворочается с боку на бок, вскрикивает и стонет во сне.

Его может разбудить любой пустяк (даже вчерашняя автомобильная авария на Диджои наверняка его потревожила), а иногда он встает, чтобы попить или справить нужду.

В такие моменты мы, разумеется, исчезаем, а потом, когда князь, угомонившись, закрывает глаза, появляемся снова, но уже немного иные.

Колыбельная для кошки

Котовская, котенок, принадлежит к довольно распространенному типу любопытных паникеров: ей интересно все на свете, и одновременно все на свете вызывает у нее тревогу, обычно неодолимую.

Котенок Котовская интересуется жизнью улицы — до тех пор, пока не попадает на эту самую улицу, на руках или в переноске, без разницы, она приходит в ужас и начинает панически орать. Да так, что трава на соседском газоне чернеет.

К тому же, Котовская, увесистый котенок, состоит примерно из семи килограммов отборной кошатины. А я не люблю носить тяжести, хотя жизнь, надо отдать ей должное, не раз пыталась приохотить меня к этому занятию. Но хрен ей. В смысле, вотще.

Все это я к тому, что носить Котовскую, котенка гулять на улицу нема дурных. Поэтому большую часть своей жизни она проводит, раздираемая любопытством: что там, за окном, далеко-далеко? И вообще везде.

Поэтому иногда я беру котенка Котовскую на колени, кладу руку на ее пятнисто-полосатую башку и медленно, сосредоточенно вспоминаю сегодняшний путь из дома: большую лужу, трещины на асфальте, какие-то желтые цветы, серого дворового кота — на этом месте Котовская обычно возмущенно орет, она очень ревнивое существо. Быстро сворачиваю кота, вспоминаю припаркованные у края дороги автомобили, ветеринарную аптеку — да не дергайся так, ты, балбеска, я же там покупаю твой самый любимый корм! — сломанные недавним ураганом липовые ветки на тротуаре, снова лужу, еще раз лужу, белые флоксы у низкого проволочного забора, и опять лужу, у нас сейчас очень много луж.

Котовская, котенок, успокаивается у меня на коленях, благо других ветеринарных аптек по дороге не было, всех посторонних котов быстренько вымарала моя внутренняя цензура, а флоксы, деревья и лужи — именно то, что надо, та самая информация, которой она ждала. Так и знала, — думает Котовская, толстый оптимистический котенок, — что мир в основном состоит из съедобного и прекрасного, не надо его бояться, ура. И засыпает счастливая.

(Такое позитивное мышление, впрочем, совершенно не отменяет того факта, что во время следующего выхода на улицу, в переноске, удачно символизирующей всю эту вашу так называемую «реальную жизнь», Котовская снова впадет в панику и будет орать так громко, что трава вокруг почернеет. Но с позитивным мышлением вечно так.)

Консерватизм (конформизм, традиционализм; ай, ладно, много чести все головы этой гидры по именам величать), который с каких-то хренов считается чуть ли не основным признаком зрелости, на самом деле просто признак упадка сил. Собственно, именно с этих хренов он признаком зрелости и считается: закончились дармовые юношеские гормоны, человек ослаб, организм перешел в режим экономии энергии, а уважать себя человеку хочется, поэтому к режиму экономии энергии подшиваются оправдывающие его так называемые «убеждения», все.