Какъ только Кирка вошелъ на площадь, все его молодечество пропало и [онъ] теперь ршительно не зналъ что сказать и длать. Марьяна помолчала немного, какъ будто дожидаясь его рчи, и потомъ нахмурила свою черную бровь и разсердилась. — Что врешь на старости лтъ, вовсе не складно, проговорила она и вернулась къ хороводу. —
Старикъ, не обращая никакого внимания на ея слова, улыбнулся самъ про себя. — У! двки, сказалъ онъ, раздумчиво качая головой. Правда въ писанiи сказано, что двка чортъ тотъ-же. — И онъ, размахивая руками, пошелъ дальше. Кирка шелъ немного сзади, опустивъ голову и шепча что то себ подъ носъ и стараясь закусить блый пушекъ отраставшихъ усовъ.
— Что это, дядя, сказалъ онъ вдругъ, поднимая голову, хитро заглядывая въ лицо старика, какъ я къ двкамъ подойду, совсмъ негодный длаюсь; особенно съ нянюкой Марьянкой, такъ стыжусь, никакихъ словъ не нахожу, такъ вотъ что-то къ горлу подступитъ, пересохнетъ да и конецъ. — Что это?
— Это значить, ты ее любишь, гаркнулъ старикъ на всю улицу.
— Право? сказалъ Кирка, отъ этого это бываетъ, я знаю.
— Что жъ ты ей ничего не скажешь? Дуракъ, дуракъ! Эхъ дуракъ — абрекъ! дуракъ, дуракъ!
— Дядя, что я теб сказать хотлъ, промолвилъ молодой казакъ, пойдемъ сначала къ намъ, матушка изъ новой бочки чихирю нацдитъ, а къ бабук Улитк посл пойдемъ. Мн теб слово, дядя, сказать надо, повторилъ Кирка, изподлобья взглядывая на старика своими блестящими узенькими глазками.
— Къ теб пойдемъ? карга! Дядя на все готовъ, отвчалъ старикъ и они направились назадъ къ дому Кирки, который былъ на самомъ краю станицы и около улица была совершенно пустынна. —
6) — Здорово дневали, бабука? крикнулъ старикъ, входя на бдный пустой дворъ Кирки и обращаясь къ сгорбленной худой его матери-старух, сидвшей на порог. — Она тоже справляла праздникъ — не работала сидя передъ домомъ.
— Поди, матушка, нацди намъ осьмушку вина, сказалъ Кирка матери, продолжая застнчиво закусывать свои молодые усы. — Старуха поправила платокъ на голов, встала, оглядла съ ногъ до головы старика и сына, чтобы убдиться, не пьяны ли они? и не двигаясь съ мста вопросительно посмотрла на сына.
— Да сазана [57]сушенаго подай закусить, прибавилъ сынъ, негромко, но повелительно. Старуха покорно перешагнула черезъ порогъ, проговоривъ въ себя: отцу и сыну и святому духу, и пошла въ сарай къ бочкамъ.
— Гд пить будете? въ избушк что ли? послышался оттуда ея голосъ. —
— Давай въ избушку! крикнулъ дядя Ерошка; да не жалй, изъ хорошей бочки достань. Эка, старая — не любитъ, прибавилъ онъ посмиваясь. —
Избушкой у казаковъ называется низенькой срубецъ, обыкновенно прилпленной къ хат. Въ ней ставятся начатыя бочки, складывается вся домашняя утварь и тутъ же варится на очажк молоко и въ жары сидятъ казаки. Старуха поставила въ избушк низенькой на четверть отъ полу татарскій столикъ, такія же дв скамеечки и бережно, не плеская, принесла чапуру, [58]налитую до краевъ холоднымъ краснымъ виномъ. Старикъ и парень сли на скамеечки и стали пить изъ чапурки, передавая ее другъ другу и каждый разъ приговаривая молитву и привтствіе другъ другу. Старуха, стоя около двери, прислуживала имъ.
— Чихирь важный, бабука, сказалъ старикъ, обтирая мякотью кисти красное вино съ блых усовъ и бороды, что много продали?
— Гд много продать, отвчала старуха, присаживаясь на порог, всего дв бочки нажали, одну вотъ сами кончаемъ,
Кирка недовольно встряхнулъ головой и хотлъ сказать что то, но старикъ перебилъ его.
— Правда твоя, бабука, притворно разсудительно замтилъ онъ, нынче времена тяжелыя стали. Не то что по старин. Будь здоровъ, отцу и сыну и святому духу, прибавилъ онъ и поднесъ къ губамъ чапурку. — Мы не тужили, бабука, продолжалъ онъ, передавая чапурку и обсасывая мокрые усы. — Когда дядя Ерошка въ его года былъ, онъ уже табуны у ногайцевъ воровалъ да за Терекъ перегонялъ. Бывало, важнаго коня за штофъ водки, али за бурку отдаешь.
— Да, не то время было, вздыхая проговорила старуха, хуже да хуже пошло. Вдь одинъ сынъ, вдь жалешь [59]его, дядя.
— Ничего, бабука, сказалъ, подбадриваясь дядя Ерошка, жить можно, вотъ Богъ дастъ малаго женишь, нехуже другихъ заживешь, за другой невсткой умирать не захочешь. Такъ что ли дядя говоритъ, а, баба?
— Да какъ его женить-то Кирушку моего, возразила одушевляясь старуха, вотъ сосватала было ему двку отъ Горюшкиныхъ, — не хочетъ. Видишь, хочетъ Марьянку Догадихину за себя взять. Легко-ли, эсаульская дочь, да у нихъ три сада, что плохой годъ 15 бочекъ вина нажимаютъ. — Не отдадутъ они намъ свою двку.