– Да, Панчук слушает! Ты, Артем? Здравствуй, сынок, рад тебя слышать. Да. Пассия? Нет, жена. Очень серьезно. Не скорее, чем у мамы новый муж. Как ты можешь? Как ты смеешь так говорить! Не мне перед тобой отчитываться. Почему ты так говоришь? Стыдно! Ты хорошо ее знаешь с детства. Это Людмила Григорьевна Белаш, Маринина мама. Это наше дело, Артем. Уже месяц с лишним. Напрасно ты так думаешь, я никогда ни от кого не скрывал. Да, Коля звонил, но мы об этом просто не говорили. У нее своя квартира, а у меня своя! Как сочтем нужным, так и поступим, это дело только нас двоих! Как там малыш? Поцелуй его за меня. До свидания! Привет всей твоей семье!
– Что, уже допрашивают?
– Никто не смеет меня допрашивать!
– Видишь, Костя, я же тебе говорила, что будут неприятности…
– Никаких неприятностей! Мы пока еще никому не подотчетны!
– А когда будем подотчетны? Когда стареть начнем? Тогда тебе будет отказано в помощи или будет предложено оставить меня, не так ли?
– В какой помощи? Разве что мне откажешь ты? Пока ты мне не откажешь, я ни в чьей помощи не нуждаюсь, ясно?
– Спасибо, Костя. Но мне все же неприятно иметь врагов в лице твоих сыновей.
– А твоя Марина? Она ведь тоже не сегодня-завтра узнает. Что ты ей скажешь?
– Она уже все знает, Костя. Я сама ей позвонила и обо всем рассказала.
– И как она? Обиделась, что траур не выдержала?
– На удивление – нет. Помолчала немного, а потом сказала, что рада, что я теперь не одинока. Обещала сама тебе написать. Ей, разумеется, обидно. Но она рада, искренне рада. Теперь у нее не будет болеть душа, что бросила здесь меня на произвол судьбы.
– Зачем же так? А может быть, она просто рада, что ты нашла второе счастье?
– Не думаю. Все дети эгоисты…
Через сорок два дня яйцо уже весило сорок килограммов и в длину достигало девяноста пяти сантиметров. После этого с каждым днем оно росло все медленнее, но воду впитывало не менее интенсивно.
– Похоже, что скоро появится птенчик. Костя, тебе не страшно?
– А почему мне должно быть страшно?
– А если он вылупится и пожрет нас? Представляешь, громадина?
– Да кем бы он ни был, он все же будет младенец!
– А младенец-крокодильчик? Он такой же свирепый, как и его взрослые родители!
– Но он же маленький! С ладонь величиной, не более!
– Только и всего.
– Ничего, поживем – увидим. Не может быть, чтобы это был какой-то монстр – не было бы так приятно гладить яйцо.
– Может, в этом и есть его коварство?
– Так можно что угодно опорочить.
На пятьдесят шестой день вес и размеры яйца стабилизировались окончательно. Не переставая «пить», яйцо, достигнув веса семидесяти двух килограммов и длины одного метра двенадцати сантиметров, больше не росло. Его температура несколько снизилась, но чувствовалось, что оно продолжает активно жить. В дневник наблюдений мы с некоторых пор стали заносить не только данные измерений, но и наши впечатления. Мои становились все более нетерпеливыми, а Милочкины – наоборот, все более сдержанными.
На случай, если птенец проклюнется ночью, мы, ложась спать, оставляли открытыми двери в спальне и в детской. А чтобы не пропустить это событие днем, мы пошли на уловки на работе. Милочка организовала свой рабочий день так, чтобы работать по вечерам, а я – наоборот, с утра. Мы томились в ожидании, а яйцо словно испытывало наше терпение, оставаясь в одной поре.
– Пусть бы уже вылуплялся кто угодно. А то так, ни дела, ни работы.
– Не спеши, Костя, еще не известно, сколько хлопот нам этот птенец потом доставит.
– Только не нужно пророчествовать, Милочка! Жизнь покажет.
Наш разговор прервал телефонный звонок. Было начало одиннадцатого вечера. Я решил, что это Коренцовы с каким-нибудь предложением на завтра и снял трубку.
– Алло!
Трубка молчала, но чье-то дыхание было ясно слышно.
– Да говорите же, наконец, не то я положу трубку и выключу телефон!
Послышался тяжкий вздох, а потом елейный голосок Светланы.
– Здравствуй, Костя. Как поживаешь?
– Спасибо, Света. Пока на жизнь не жалуюсь, а что?
– Да, так… соскучилась. Решила поинтересоваться твоим житьем-бытьем. Что у тебя нового?
– Так, ничего особенного. Живем помаленечку.
Она замолчала. Милочка сидела настороженная и вся бледная.
– Что ты еще хотела, Света?
– Да я, собственно, ничего. А ты не хочешь спросить, как поживаю я?
– Нет, Света. Я просто не сомневаюсь, что у тебя все отлично.
Трубка вздохнула и продолжала молчать. Чтобы разрядить неловкую обстановку, я продолжил:
– Теперь у тебя муж – настоящий мужчина, с приличным заработком, красивый, статный, доктор наук, полковник…
– Да разве в этом дело? – перебила она, – главное – чувства и нормальные взаимоотношения… – я услышал, что она плачет.
– Ты же сказала, что теперь по-настоящему полюбила его, именно его. Что, уже разлюбила, что ли?
Она продолжала плакать в трубку. Месяца два назад я бы упивался местью, говорил бы ей колкости, издевался бы над нею. А сейчас не знал как себя вести, что сказать. В душе нарастало чувство какой-то неясной тревоги.
– Света, уже поздно, завтра на работу. Пора спать. У тебя все?
– Извини, Костя. Спокойной ночи и… привет Милочке.