«Я знал несколько иностранных языков. После возвращения из больницы выяснилось, что не могу говорить ни на одном.
Польский, мой родной язык, вдруг стал недоступным. Я не мог составить ни одного осмысленного предложения.
Я мог читать, но не понимал, что читаю.
Я разучился пользоваться пишущей машинкой, компьютером, факсом, телефоном. Не знал также, как пользоваться кредитной карточкой.
Я не умел считать и не мог ориентироваться в календаре…»
Вот что бывает. Какие непрочные мы существа. Как наплевать клеткам якобы собственных наших тел – на нас самих.
Но Славомир Мрожек (он тогда еще считал себя Славомиром Мрожеком) оказался не совсем одним из нас. А кем-то таким, кто может заставить эти проклятые клетки перестроиться и подчиниться. Сам себе серафим.
Как и вы, я не способен вообразить, чего это стоило. И какого рода эта жажда, утоляемая такой горечью.
«Я очень хотел снова писать, поэтому лечение требовалось необычное. Мы начали с кропотливого повторения, запоминания и составления первых правильных фраз. Мне необходимо было побороть страх перед людьми и перед внешним миром. Преодолеть апатию и начать действовать. Первые успехи 〈…〉 позволили мне поверить, что я преодолею афазию и вернусь к профессии».
А в декабре 2003-го в Париже, на улице Гименер, в доме, что напротив Люксембургского сада, ему приснился сон.
«Мне снилось, что мои имя и фамилия значатся по-польски на служебном бланке. Буквы, которые я хорошо помню, были напечатаны на принтере. Одновременно прозвучал голос, словно ниоткуда. Голос сообщил, что вскоре меня ждет длительная поездка за границу. Прилагающийся документ я возьму с собой. По прибытии на место предъявлю его местным властям. Потом власти исполнят все, что я от них потребую, но с одним условием: я никогда больше не воспользуюсь своим настоящим именем и фамилией. Мое имя теперь будет Валтасар».
Вообще-то рецензии тут и конец. Все понятно, не правда ли. Каждый день – несколько страниц от руки, затем совместная с врачом-логопедом, пани Миколайко, правка, – и так в течение двух лет. И получилось – как получилось. Очень и очень прилично, между прочим. Не хуже, чем у других. Похоже на дневники Евгения Шварца (у которого, если помните, так ужасно тряслись руки: тоже, наверное, клетки мозга пытались сорваться в хаос). Правда, одна только правда, ничего, кроме правды, никакого т. н. таланта. Обыкновенное чудо.
Но раз уж я наговорил столько вздора – добавлю еще. Убейте меня, наглого невежду, госпожа редактор, господин переводчик, господин автор предисловия, – только сперва скажите: это совершенно точно, что Baltasar – в данном случае непременно Валтасар? О да, я прочитал в предисловии: «…имя это не случайное и не однозначное. Оно, несомненно, связано с последним царем Вавилона, а значит, и со знаменитым пророчеством во время мифического пира». Как-то это не выглядит убедительно, а звучит безнадежно.
Конечно, если несомненно – ничего не поделаешь. А так хотелось бы, чтобы тогда в Париже (это ведь было накануне Рождества) Славомиру Мрожеку приснилось, что он отныне – Бальтазар – один из волхвов, король-звездочет и вскоре ему предстоит ответственнейшая командировка: в Вифлеем.
О да, он действительно говорит:
«Поменяв имя и подписываясь „Валтасар“, я открыто признаюсь в собственном несовершенстве. С этого момента меня нельзя ни хвалить, ни осуждать за все, что я написал до афазии, поскольку того человека уже нет».