Тот взял деньги, поднялся над бортом, замахал кому-то руками. Из ряда терпеливо дожидавшихся возчиков выехали две телеги, возницы взошли на борт, и принялись вместе с приказчиками таскать крицы и полосы, под бдительным наблюдением Батуты. Когда груженые телеги отъехали, Батута поманил сестер за собой. Серик понял, что теперь до конца торжища девчонки будут толкаться в рядах, где торгуют всякими женскими безделками. А потому он отделился от компании, и пошел в оружейные ряды. Приценился к германской кольчуге. Просто так, брат лучше делает. Примерил по руке огромный двуручный франкский меч. Покачал головой; и как с таким в сече управляться? Вскоре вышел к полотняному навесу, под которым стояли столы. Толстый корчмарь прямо из бочек черпал ковшом брагу, пиво, особо привередливым наливал франкского вина. За столами обретался разноцветный люд, в основном — расторговавшиеся купцы, да несколько воинов, из княжьей дружины. За одним столом уж очень тесно сгрудились люди, слушали чего-то, что им говорил человек, в заморской одежде, низко склонившись к столешнице. Так увлеклись слушатели, что припивать из кружек забывали. Заполучив большую, собранную на медных обручах, деревянную кружку пива, Серик подошел к рассказчику, и сразу узнал в нем Рюрикова дружинника, который приходил меч заказывать.
Тот страшным голосом вещал:
— … а ноги у них бычьи, и головы огромные, как у быков, а по сторонам рога, тоже бычьи. Волосы они на три косы заплетают, и обликом всем очень страхолюдны. На людей-то не похожи. Когда сидят на своих громадных конях — ну, истинно, башни. Латинов и печенегов так и зовут — таурмены, человеки-башни…
Серик отхлебнул пива, презрительно бросил:
— Ну, видал я этих печенегов — люди, как люди. И головы у них не бычьи, а человечьи. Рога они на шлемах зачем-то носят. Может, для устрашения таких, как ты?
Дружинник насмешливо прищурил один глаз, спросил:
— Уж, не из люльки ли ты видел печенегов?
Серик презрительно плюнул под ноги дружиннику, тот ему не нравился все больше и больше. Хотя, казалось бы, дальше некуда. Выговорил:
— Я таким болтунам, еще лежа в люльке языки укорачивал…
Дружинник вскочил, яростно ощерился:
— А вот я тебе щас уши поотшибаю, чтобы неповадно было слушать то, что сосункам не положено и знать!
Серик пожал плечами:
— Ну, а чего ж кулаками махать? Ты при мече. Давай, и поглядим, кто прав…
Кто-то вскочил, сунулся к ним, заорал:
— Э-эй, братцы! Да вы что, очумели?! Сразу за мечи хвататься? Может, на кулачках сначала?
Кто-то сбоку проговорил:
— На кулачках у Бренка никаких шансов нет. Нынче зимой Серик один стенку порушил. Помнишь, как бились? Серик и не таких махом с ног сбивает…
Бренок яростно вытащил меч до половины, бросил его обратно в ножны, выговорил:
— Ладно… Сам напросился… Пошли на берег!
Из-за соседних столов тоже вскочили, и гурьбой повалили в конец торжища, на берег. От возов кричали:
— Эй, чего там?!
Кто-то степенно отвечал:
— Суд божий…
Когда прошли торжище, толпа выросла, будто снежный ком, катящийся с горы. На береговой террасе, где плотно росла трава, толпа встала в круг. Кто-то крикнул:
— Эй, Серик! Ты ему вместе с языком и уши укороти. То-то красавцем станет…
Подскакали княжьи дружинники, стерегшие торжище. Старший, свесившись с седла, закричал:
— Эй, чего шумим?! — приглядевшись, он узнал Серика, воскликнул: — Ба, Серик!.. У Звяги с Шарапом научился буйствовать?
Серик проворчал, взмахивая мечом:
— Если вы Рюриковых дружинников окоротить не можете, то мне придется. А то этот гусь хвастался, будто весь Киев запугал. Вот щас и поглядим, какой он страшный…
Дружинник обалдело спросил:
— Дак вы чего, на смерть?!
— Нет, перся бы я куда, шутейно мечом помахать… — проворчал Серик.
Он решил применить прием, которому его обучил Звяга. Если противник уверен, что превосходит, то его еще больше надо в этом убедить, и выманить на атаку. Серик позволил Бренку и поставить то себя против солнца, и пробный выпад отразил нарочито неловко. На лице Бренка заблуждала ироническая ухмылка, и вот он бросился по-настоящему. Серик быстрым нижним ударом отбил его меч вверх, и тут же сделал выпад, припав на колено. Меч будто на бревно наткнулся; и на этом кольчуга под рубахой! Но удар был настолько силен, что Бренко скрючился, с трудом втягивая в себя воздух. Толпа ахнула, и тут же притихла. В тишине послышался голос дружинника:
— Да-а… Честью тут и не пахнет… Серик, мы этого гуся можем забрать в княжий острог…
Серик проговорил медленно:
— Не надо, я с ним сам разберусь… Кольчужку, значит, надел… Ну, против меча, работы моего брата, она тебе мало поможет… — и ринулся вперед, да так быстро, что Бренко едва успел меч вскинуть над головой.
А Серик рубанул от души, будто пудовый молот в руке был, а не легкий меч. И меч Бренка не выдержал; лезвие со звоном отскочило, а меч Серика пришелся на правое плечо. Кольчуга выдержала, не выдержала ключица — слабо хрупнула, и правая рука Бренка повисла, как плеть.
Серик проворчал:
— По хорошему-то, следовало бы тебе башку снести, я в своем праве…
Дружинник крикнул через головы толпы: