Полет сокола

Небольшая команда под началом Мэтью с причитаниями взобралась по скрипучей лестнице и под наблюдением Зуги начала расшатывать каменные блоки на верхушке башни. Мастерство древних каменщиков внушало уважение – работа продвигалась с черепашьей скоростью, и за каждым ударом вывороченного булыжника о землю двора следовала долгая пауза. Лишь через три дня упорного труда в первом слое кладки удалось проделать неровное отверстие, однако дальше шел все тот же серый гранит.

Стоя на вершине башни, Ян Черут выразил все разочарование, наполнявшее душу майора:

– Мы зря теряем время, здесь только камень, и больше ничего. – Сержант сплюнул вниз, глядя, как капелька слюны падает на разоренный двор. – Лучше поищем место, откуда берется золото.

Зуга был настолько поглощен раскопками покинутого города, что не подумал о столь очевидной вещи. И в самом деле, где-то за стенами должны находиться шахты!

– Мать не зря тебя любила, – усмехнулся он. – Ты не только красив, но и умен.

– Ja, – самодовольно кивнул Черут. – Все так говорят.

В этот момент тяжелая капля дождя упала майору на лоб и скатилась в левый глаз, на мгновение ослепив его. Капля была теплой, как кровь – кровь человека, терзаемого малярийной лихорадкой.

За пределами высоких стен обнаружились и другие руины, не идущие, правда, ни в какое сравнение с городом и совсем разбитые. Камни были разбросаны на большой площади и так густо заросли кустарником, что о подробном их исследовании в оставшееся время не могло быть и речи.

Гранитные холмы вокруг города были укреплены, однако население в них полностью отсутствовало. Пустые пещеры зияли, как глазницы черепа, внутри стоял запах леопардов и горных кроликов, их последних обитателей. Зуга сосредоточил усилия на поисках древних горных выработок, которые, по его представлениям, составляли основу исчезнувшей цивилизации. Его воображение рисовало глубокие штольни в склонах холма и горы пустой породы, как в древних оловянных шахтах Корнуолла, и он старательно прочесывал лесистую местность, проверяя каждую неровность почвы, каждую возвышенность, которая могла оказаться отвалом заброшенной выработки.

Ян Черут остался наблюдать за извлечением последних крупинок золота из почвы храмового двора, и люди облегченно вздохнули с приходом нового надсмотрщика, будучи едины с готтентотом во взглядах относительно значения черной работы в жизни воина и охотника.

Первые брызги дождя оказались лишь предупреждением и едва смочили рубашку Зуги, но предупреждение было серьезным, и майор понимал, что пренебрегает им на свой собственный страх и риск. Однако надежда отыскать золотоносную жилу была слишком сильна, и он тянул время, пока не забеспокоился даже Ян Черут.

– Если реки разольются, мы окажемся в ловушке, – предостерегал сержант, сидя у лагерного костра. – К тому же мы забрали все золото, самое время его тратить.

– Еще один день, – пообещал Зуга, забираясь под тонкое одеяло и устраиваясь поудобнее. – За южным хребтом есть еще долина, мне нужно только обследовать ее… Всего один день, послезавтра, – сонным голосом пообещал он.

Зуга учуял змею первым. В ноздри ударила сладковатая тошнотворная вонь, от которой перехватило дыхание, но он изо всех сил старался не закашляться, чтобы не привлечь внимание ядовитой твари. Пошевелиться он не мог – неимоверная темная тяжесть прижимала к земле, грозя переломать все ребра, а змеиный запах не давал вздохнуть.

Майор слегка повернул голову в ту сторону, откуда должна была появиться змея. Гадина скользнула к нему длинной извилистой лентой, виток за витком. Она подняла голову и остановила на человеке немигающий стеклянный взгляд, холодный и мертвенный. Меж изогнутых в ледяной улыбке тонких губ затрепетал, расплываясь темным облачком, раздвоенный язык. Чешуя мягко шелестела по земле, отливая тусклым металлическим блеском, как гладкая золотая фольга, вырытая из земли на храмовом дворе.

Зуга не мог ни шевельнуться, ни крикнуть, язык распух, заполнив весь рот и грозя удушьем. Змея проползла так близко, что, будь руки свободны, ее можно было бы коснуться. Блестящая чешуйчатая лента скользнула в круг мягкого мерцающего света, и тени расступились, очерчивая силуэты птиц, сидящих на высоких насестах. Золотистые глаза яростно сверкали, хищный изгиб желтого клюва вторил гордой линии красно-коричневой крапчатой груди, длинные маховые перья прижимались к спине, как скрещенные лезвия.

Охотничьих птиц величиной с беркута украшали гирлянды цветов – алый «огонь короля Чаки» и девственно-белоснежные лилии. На гордых шеях соколов красовались ожерелья и цепи из сияющего золота, а когтистые лапы обрамляла бахрома из перьев. Змея выползла на середину круга, и великолепные птицы тревожно зашевелились. Мерзкая тварь подняла блестящую голову с гребнем топорщащихся чешуек, и соколы сорвались с насестов. Ночь наполнилась грохочущим шумом крыльев, раздался пронзительный охотничий клич, похожий на траурные стенания.