Полет орлицы

— В чем дело? — усмехнулся незнакомец. Но он не ответил. — Налейте еще вина, Грис. — Тон его изменился. — Теперь, после отречения, она никому не нужна — ни своему королю, ни французам, о которых так пеклась, ни Господу Богу. Она — тень! Презренная тень… Если бы она нашла в себе силы просто сдохнуть, и то бы ее имя осталось на устах людей, а теперь они будут плеваться, услышав имя Жанны Девы! Потому что она отвергла все, за что боролась. Ее слово, которому верили, ничегошеньки не значит! Она просто струсила — вот в чем дело! Дева Жанна — всего лишь жалкая тряпка. Ничтожество. В земляном черве и то больше достоинства, чем в этой «героине»! Покажите мне ее, Грис…

Жанна, слушавшая их разговор едва дыша, напряглась. Ей стало страшно. Сейчас на нее будут смотреть — как на земляного червя. Сейчас…

— Извольте, милорд, — с усмешкой сказала Джон Грис. — Идемте!

Скрипнули табуреты. Две тени появились в коридоре между двух камер. Но только Джон Грис вышел на свет — два слабых факела, освещавших камеру Жанны, бросили отблеск огня на его лицо. Спутник Гриса остался в темноте. Он был одет в черное. Жанна всматривалась в окутанные сумраком черты его лица, но рассмотреть их не могла.

— Любуйтесь, милорд, — сказал Джон Грис, кивнув в сторону заключенной. — Это — Жанна!

— Кто вы? — спросила девушка, не сводя глаз с незнакомца.

Но он молчал.

— Кто вы — назовитесь, — вставая с топчана, подходя к клетке, повторила она.

Джон Грис усмехнулся, оглянулся на спутника.

— Какая разница, кто я? — проговорил тот. — Важно, кто ты. Полбеды, Жанна, если ты разуверилась в голосах, говоривших с тобой. И беда, если сознательно отреклась от Господа своего. Если Его голос ты назвала голосом дьявола. Гореть тебе в аду за эту ложь. Потому что не родится на свет большего ничтожества, чем ты. Не увидит отныне свет более подлой и лживой твари!

Вцепившись в прутья клетки, Жанна всматривалась в незнакомца. Даже Джон Грис теперь смотрел на человека-тень, стоявшую в полумраке камеры.

— А я знаю, кто вы, милорд, — тихо проговорила девушка, сделав ударение на последнем слове. — Вы — тот, с кем я боролась всю свою жизнь. Кого ненавидела и презирала. Вы и есть — дьявол. Слышите, Грис, вы делите хлеб с дьяволом! И пьете с ним вино! — Она вновь обратилась к тени. — Но я… не боюсь вас. Слышите? Как не боялась никогда…

— Я сказал все, что хотел сказать, — проговорил незнакомец. — Идемте, Грис, у нас еще есть вино. — Он усмехнулся. — И хлеб, которым я с вами с удовольствием поделюсь. Оставим Деву Жанну — теперь ее ждет иной суд.

Джон Грис еще раз взглянул на девушку, повернулся и пошел вслед за своим гостем. А Жанна еще долго стояла у края клетки, слушая голоса двух людей — тюремщика Гриса и незнакомца, который, казалось, забыл о ней.

8

За обедом 27 мая, употребляя жареную форель, сыры, хлеб и зелень, запивая нехитрое яство вином, Кошон размышлял о Жанне. Когда он уже перестал верить в удачный исход дела, злился на нее, готов был проклясть девчонку, она сломалась, сдалась. И теперь он, хоть и противился своему чувству, вновь злился на нее. Ведь он уже смирился с мыслью, что она — героиня. Не его героиня. И все же… Что она сильнее всех своих врагов вместе взятых…

Его трапезу прервал секретарь суда Массьё — Гильом впустил его.

— Ваше преосвященство, у нас — беда, — поклонившись, выпалил запыхавшийся секретарь. — Дева Жанна вновь одела свой богомерзкий костюм.

— Что?! — едва не подавившись куском рыбы, пробормотал епископ.

— Жанна вновь одела мужской костюм, ваше преосвященство.

Пьер Кошон прожевал кусок форели, поспешно запил его вином.

— А… лорд Бедфорд уже знает об этом? — спросил он.

Массьё вздохнул:

— Увы, да.

Кошон вытер губы платком, хлопнул в ладоши:

— Гильом, одеваться!

Через двадцать минут его карета остановилась у ворот замка Буврёй, еще через десять минут перед ним открывали ворота в камеру Жанны. Архиепископу поклонился дворянин-тюремщик:

— Ваше преосвященство…

— Как это могло произойти, Грис? — тихо, но гневно спросил Кошон.

— Ведьма взялась за старое, монсеньор.

— Я не об этом, Грис! Откуда у нее взялось мужское платье?

Англичанин пожал плечами:

— Кажется, мы забыли его забрать из клетки…

— Забыли забрать из клетки? — побагровел Кошон. Он затряс головой. — О чем вы думали, Грис?! Оставьте нас, — сказал он, когда тюремщик хотел было сопровождать его, и направился к клетке с заключенной.

Пьер Кошон вышел в свет факелов. Девушка сидела на топчане, подтянув к себе ноги, обхватив колени руками. Да, она была в своем прежнем наряде. Черный камзол, черные штаны. Только волосы ее были длинными, спутанными. Трудно было понять, куда она смотрит. Глаза ее казались пустыми. Она никого сейчас не видела.

— Жанна, почему? — приблизившись к клетке, спросил Кошон.

Девушка ожила, взглянула на него.

— Почему — что?

— Ты знаешь… На тебе вновь мужская одежда. Зачем ты одела ее?