Полет орлицы

Священник выполнил его указание, и палач, ухватив женщину за руки, крепко привязал ее к столбу. Священник, стоявший тут же, прочитал молитву и спустился обратно. Прислуга стала забрасывать ноги осужденной вязанками с хворостом. Затаив дыхание, волнуясь, толпа наблюдала. Зрелище было привычным, но на этот раз казнили не просто ведьму, а саму Деву Жанну. Через пять минут все было готово. Палач взял у одного из солдат горящий факел и обернулся на графа Уорвика. Тот переглянулся с Пьером Кошоном и поднял руку. Голоса над Старой рыночной площадью смолкли. Только бранились две вороны, кружа над ближними деревьями.

Граф Уорвик махнул рукой:

— Делай свое дело, палач!

Жеффруа Тераж коснулся пламенем вязанок, и те вспыхнули неожиданно быстро и ярко. Они были пропитаны серой, как и одежда осужденной. Потому что едва пламя коснулось ее черного балдахина, как стремительно поползло вверх. Прошло несколько секунд, и огонь охватил всю привязанную к столбу женщину, перекинулся на капюшон и остроконечный колпак. Сера густо пропитала каждую стежку черного материала. Вот когда женщина, отданная огню на Старой рыночной площади Руана, истошно закричала:

— Иисус!! Иисус!!

В этом вопле было отчаяние, боль, страх, близкая смерть. Услыхав ее голос, народ, окруживший площадь, качнулся в сторону костра, но был остановлен солдатами. Несчастная в мгновение ока превратилась в пылающую головню. И чем сильнее разгорался огонь, тем истошнее она выкрикивала имя Господа: «Иисус! Иисус!» Она захлебывалась этим криком, дергаясь у столба, извиваясь, насколько ей могли позволить крепкие веревки…

Глядя на пылавшую женщину, Пьер Кошон молился. В тот день, когда он пришел к регенту, принимавшему Луи Люксембургского, и сообщил ему, что Жанна вновь одела мужской костюм, Бедфорд мысленно уже совершил крайний шаг.

«Я готов буду в любой день и час взять ее из лона Церкви Христовой под свою опеку! — воскликнул тогда регент. И тут же окликнул своего слугу. — Кошон…» — «Да, милорд…» — отозвался он. «Найдите мне приговоренную к смерти еретичку. Ее должны звать Жанной. Завтра же, в крайнем случае — послезавтра, я хочу увидеть эту несчастную. — Регент хмуро взглянул на епископа Бове. — Она должна быть одного роста с Жанной, одного телосложения. А главное, она должна быть уверенна, что только огонь сможет спасти ее душу от проклятия Господа». Кошон поклонился — он ждал подобного указания. «А вы, Люксембург, — обратился регент к епископу Теруанскому, — найдите таких врачей, которые готовили бы одурманивающие снадобья. Ведь у вас, французов, лекаря на все руки мастера! Мне нужно такое снадобье, выпив которое, человек бы находился в полусне. Думаю, это несложно?»

…Окруженная двумя суровыми охранниками, Жанна готовилась покинуть камеру, когда туда ввели молодую женщину — она никого не замечала вокруг себя, она была похожа на того, кто бродит во сне. С порога девушка увидела, как у самой клетки эту женщину поспешно стали наряжать в черный балдахин. Джон Грис, с усмешкой поглядывая на Жанну, держал в руках черный колпак. Он передал его слуге, облачавшему молодую женщину. Приторно пахло серой…

Поняв, кого она видит перед собой, Жанна побледнела. Это произошло всего час назад. Именно тогда, на пороге камеры, она в отчаянии бросила своему судье:

— Вы погубили меня, монсеньор Кошон! Погубили мое имя! Мою жизнь…

— Ты сама подписала себе смертный приговор, — спокойно ответил тот, повторив недавние слова лорда Бедфорда. — Назад пути нет. Скоро ты навсегда умрешь для всего мира, станешь призраком. Но молиться о своей душе в тюремной камере все же лучше, чем сгореть заживо.

— Я скажу всем, что я — жива! — вырвалось у Жанны.

Но Джон Грис не дал ей наделать глупостей.

— Если не хочешь, чтобы мы закололи тебя, — сказал ей тюремщик, — веди себя тихо. Сейчас ты на волосок от смерти.

Пьер Кошон кивнул, подтверждая слова англичанина.

— Будь смиренна, и тебя не тронут. — Епископ Бове проиграл этот суд, так ничего и не сумел толком доказать. Но костер в Руане, с одной стороны, и каменный мешок в одной из неприступных европейских крепостей — с другой, сравняют все неровности, решил он. Да будет так. — Прощай, Жанна. Мы с тобой больше не увидимся. Теперь о тебе позаботятся другие люди.

И Жанна сдалась. Наконец-то она поняла: принцесс не сжигают заживо, их прячут от глаз в казематах. Возможно, до конца дней. Но любые кандалы лучше, чем пожирающий тело огонь.

— Ты будешь вести себя хорошо? — спросил Джон Грис. — Или нам вынести тебя зашитой в мешок, с кляпом во рту?

— Не надо, — ответила девушка. — Я буду вести себя хорошо.