Полет «Феникса»

— Конечно! — Наконец он снизошёл до того, чтобы прямо посмотреть в лицо штурману. — Беда в том, что и я в ваших руках. Если бы я обладал силой десятерых мужчин, я бы уже закончил машину. Но мне остаётся только полагаться на вас — а вы ненадёжны. Если мы возобновим работу, вы опять бросите её под каким-нибудь предлогом. А я не могу так работать, ведь вся конструкция заключена в моей голове, и я легко могу потерять нить. Хотел бы, чтобы до вас это дошло, мистер Моран.

Он говорил тихо, но другие должны были их слышать. Впрочем, теперь это было не важно.

— Понимаю вас. Не могу говорить за всех, но обещаю, что с этого момента и до окончания строительства вы можете рассчитывать на меня.

В конце концов, смысл в словах Стрингера был: постройка аэроплана требовала особых знаний. Пилоты вроде Таунса давно позабыли чистую теорию, которой владел Стрингер, если вообще знали её. И опять Моран спросил:

— Ну, так сколько времени нам потребуется?

Трудно было сказать, продолжает ли Стрингер дуться, или действительно считает. Молчание длилось долго, наконец конструктор изрёк:

— Мне нужно сделать расчёты, мистер Моран.

— Скажите хоть приблизительно.

Стрингер принялся чертить пальцем ноги на песке. Моран отошёл. Стоя под крылом, он прочитал выведенное на нем слово: «Феникс». Опять припомнился Лумис: именно он, с присущей ему душевной тонкостью, нашёл точное имя для всех их надежд. Через минуту Моран вернулся к Стрингеру. Тот не шевельнулся.

— Итак, сколько? — потребовал ответ Моран.

— Неделя.

«Двадцать пятые сутки. Ночью возобновляем работу. Я не поверил своим ушам, когда Стрингер сказал, что мы можем закончить самолёт через неделю. Всех так сразило то, что случилось с Харрисом и Лумисом, что мы потеряли всякую надежду. Улететь отсюда через неделю! Настроение радостное!»

Сержант Уотсон сидел в жаркой кабине. Крутил ручку генератора. Вызвался сам, как только услышал новость. В голове пульсировало, сильно болел нос, запёкшаяся кровь клочьями висела на бороде, как рваная чёрная маска. Но он не сердился ни на пилота, ни на кого другого в мире. Харрис был мёртв. Если они когда-нибудь выберутся отсюда, то он возвратится, расквитавшись со своим прошлым. Ведь ещё два дня назад он был близок к тому, чтобы застрелить мерзавца, а это было бы убийство. Совсем тронулся — от жажды, конечно. Теперь совсем другое дело. Если они выберутся отсюда, ни один из этих парней не станет затруднять себя доносом о маленьком бунте. Не их это дело. Кругом будут одни розы — если только они выберутся. Главное — без проклятого Харриса.

Сержант Уотсон!

Заткнись! Ангелам расскажешь.

Мерно рокотал генератор.

Под пологом Кроу и Белами дожидались, когда солнце сядет на дюны. Все было наготове: испаритель, ещё два контейнера, которые они сделали из листов обшивки, и арабский нож, купленный Белами на рынке перед отлётом домой.

До этого долго совещались — все, кроме Стрингера, занятого установкой рулевых тяг. Пришли к мнению, что если им суждено выжить ещё неделю, то должна же за это время хоть раз выпасть роса. В баке оставался двухдневный запас. Плюс пара пинт жидкости из павшего верблюда. Больше ничего. К левому баку с охлаждающей жидкостью прикасаться нельзя. Сегодня, по дневнику Белами, понедельник. Они продержатся до утра четверга, когда бак окажется сухим и выдачи не будет. После этого смогут протянуть без воды день, в лучшем случае — два. Но уже в четверг ночью работа прекратится: это будет выше их сил.

Итак, в пятницу наступит конец — если не будет росы.

— Будет, — сказал Кроу, — Должна быть.

После того как Стрингер сказал: «Неделя», — все разделяли его одержимость. Теперь ничто не могло их остановить. Лумиса и капитана нет

— говорить о них больше нет смысла. Надо думать о себе.

— Мне нравится ваша вера в провидение, — возразил Белами. — Но она нам не поможет. Мы должны исходить из того, что росы всю неделю не будет

— такое ведь раньше бывало. — Он отвёл Кроу туда, где их не могли слышать, и сказал, что нужно делать. И вот теперь они ждали, когда сядет на дюны солнце.

Птицы проплыли с юга — десять-двенадцать птиц, — снизившись и делая круги над восточным гребнем.

Кроу их видел, ни молчал. Когда жара ослабла и можно было идти, он обратился к Уотсону:

— Дай нам на пару часов пистолет. На время. Получишь обратно.

На обезображенном лице сержанта мелькнула тревога:

— В чем дело?

— Так, ничего. Просто мера предосторожности.

— Зачем он вам нужен?

— Пострелять птиц.

Уотсон видел стервятников. Он протянул пистолет. До заката оставалось два часа, когда они покинули базу. Морана предупредили:

— Если мы не вернёмся до семи, зажгите огонь на дюнах, для ориентира.

Миновав гряду, оказались в бесконечной пустыне. Каждые пять минут делали остановки и ямки в песке: не хотелось рисковать, когда осталась всего неделя.

Пятьдесят минут, по часам Кроу, понадобилось им, чтобы дойти до места. Испаритель и два контейнера, даже пустые, были для них тяжелы, напоминали об истощённости. Они молчали: разговор затрудняла боль во рту, да и не о чем было говорить.