Полет дикого гуся. Изыскания в области мифологии

Таким образом, Парящий Ястреб, Брихадараньяка-упанишада, Калика-пурана, «Эдды», вавилонский эпос, Овидий, теогония Мемфиса, философия Веданты, Кант и Гёте, применяя различные метафоры, высказывали одну и ту же мысль: Единое, каким-то ловким движением руки или за счет обмана зрения, превращается в Многоликое. Однако для выражения этой мысли они использовали аллегорические средства, то изобразительные, то абстрактные, и, что любопытно, хотя каждый из таких «носителей» передает по крайней мере намек на конечный смысл, ни один из них не проясняет его, не объясняет и даже не представляет непосредственно тайну появления многообразия из единства. И в этом отношении сентенция Канта не более удовлетворительна, чем рассказ Парящего Ястреба.

Но при повторном рассмотрении становится ясно, что вопрос этот непосредственному прояснению не подлежит, ибо это проблема отношения известного понятия (вселенной) к неизвестному (ее так называемому источнику): то есть, строго говоря, это метафизическая, а не эмпирическая проблема. Задана ли она нам на образном языке мифа или на абстрактном языке философии, она только и может быть заданной, но никогда – окончательно проясненной. И по этой причине ни одна метафора, ни одно сочетание метафор не могут ее исчерпать. Малейшее изменение точки зрения – и вся концепция претерпевает калейдоскопическую трансформацию, равно как и соответствующие средства образности и коммуникации. Первозданное Единое, например, может быть представлено как мужское (Брахма), женское (Великая Мать), обоеполое (Имир), антропоморфное (как в большинстве приведенных выше примеров), териоморфное (персидский миф о расчленении мирового быка), ботаноморфное (образ мирового ясеня, Иггдрасиля, из «Эдды»), яйцевидное (истории о мировом яйце), геометрическое (тантрические янтры), голосовое (ведический священный слог ОМ и кабалистический Тетраграмматон) или абсолютно трансцендентное (буддийская Пустота и кантовская «вещь-сама-по-себе»). Но даже понятие первородного Единства в конечном итоге является лишь метафорой, отсылающей в прошлое к чему-то немыслимому, находящемуся за пределами всех пар противоположностей (единство и многообразие, мужское и женское, бытие и небытие).

«Причина», понимаемая как абсолютно непознаваемая

Кант предлагает необычайно простую формулу для правильного прочтения метафизического символа. Он приводит четырехчленную аналогию (a относится к b как c к x), которая указывает не несовершенное сходство двух вещей, а на совершенное сходство двух отношений между совершенно несходными вещами (“nicht etwa <…> eine unvollkommene Ähnlichkeit zweier Dinge, sondern eine vollkommene Ähnlichkeit zweener Verhältnisse zwischen ganz unähnlichen Dingen”): не «a в некоторой степени похоже на b», а «отношение a к b совершенно аналогично отношению c к x», где x представляет собой величину не только неизвестную, но и абсолютно непознаваемую, то есть метафизическую.

Кант приводит два примера:

1. В какой мере счастье ребенка (а) связана с любовью родителей (b), в такой же мере благоденствие людей (с) связана с тем непознаваемым в Боге (x), что мы зовем любовью.

2. Причинность высшей первопричины по отношению к миру есть в точности то же, что человеческий разум – в отношении произведений искусства.

И затем он комментирует выводы из разбора второго примера: «Этим мы признаем, что высшая сущность, как она существует сама по себе, совершенно непостижима для нас и что ее нельзя даже мыслить определенным образом; это удерживает нас от трансцендентного применения наших понятий о разуме как действующей (посредством воли) причине, чтобы не определять божественную природу такими свойствами, которые всегда заимствованы из человеческой природы, и не погрязать в грубых или исполненных грез понятиях».

Иными словами, нельзя сказать, что мифологические, богословские, метафизические аналогии указывают косвенно на лишь частично понятый известный член: дело в том, что они прямо указывают на связь между двумя членами, один из которых эмпирический, а другой метафизический; последний же абсолютно и бесповоротно, с любой мыслимой человеческой точки зрения, непознаваем.

Если это так, то мы неправильно понимаем утверждение под номером 2, наивно предположив, что его суть можно свести к простой мысли: «Единство, неким ловким движением руки, стало многообразием». Такое заявление действительно вкратце описывает внешний аспект такого рода метафор, но не раскрывает их метафизического смысла; то есть оно обобщает только первые два члена подразумеваемой четырехчленной аналогии, которая в полноценном виде могла бы звучать следующим образом: «Как многое (а) происходят из одного (b), так и вселенная (с) происходит от Бога (х)». Но член х, необходимо заострить на этом внимание, остается абсолютно неизвестным и непознаваемым. Единство не может быть качеством х точно так же, как Любовь или Разум. Следовательно, как объявил Кант, мы можем говорить о Любви или Разуме, Единстве или даже Бытии, как о Боге, только по аналогии.