Полет дикого гуся. Изыскания в области мифологии

В сложном и замысловатом пространстве (удивительном «материнском царстве» Гёте) гораздо устроеннее себя ощущают поэты, художники и принадлежащие к определенному романтическому типу философы (назовем Эмерсона, Ницше, Бергсона). Ведь поэзия и искусство, если не брать в расчет технику, – это умение ухватить идею и дать ей явиться на свет: творческий ум в меньшей степени, чем аналитический, склонен путать метафоры и идеи с пробуждающими жизнь образами. И поэзия, и искусство, как академическое, так и современное, – мертвы, если они не наполнены «элементарными идеями»: не пустыми абстракциями, а идеями, которые являются осмыслением или переосмыслением жизни субъекта. Хотя это правда, что такие жизненные идеи проявляются только в условиях определенного исторического момента, их сила тем не менее является незримой, понятной только для сердца, и эта сила – их самая важная черта. Следовательно, коль скоро мифология – это компендиум таких идей, историк или антрополог, использующий только свои глаза, оказывается лишенным органа, необходимого для исследования материала. Он может записывать и описывать обстоятельства, но о мифологии он может рассуждать не больше, чем пошляк о вкусе.

Однако, с другой стороны, хотя поэт или художник с полным осознанием берет идею и взращивает ее; хотя таким образом эта идея делает его творцом и приводит к глубокому пониманию самого себя, а следовательно, и «элементарной идеи» – он все равно остается дилетантом в области истории и этнологии. Конечно, глупо было бы сравнивать глубину, с которой Вагнер оживляет германскую мифологию в «Кольце Нибелунга», с сентиментальной теорией Макс Мюллера о солнечных аллегориях. Тем не менее за подробной информацией касательно обсуждаемого вопроса простой человек скорее обратится к заурядному филологу, чем к гению из Байройта.

Так возможно ли изучать мифы?

Со времен Вагнера и Мюллера новые пути были проложены Карлом Густавом Юнгом и Зигмундом Фрейдом. После их доказательства того, что миф и сон, обряд и невроз суть однородны, и предложенного ими психологического истолкования таких феноменов, как магия, колдовство и религиозная вера, основанного на идее о тождественности царства мифа и бессознательного, наше отношение к «элементарным идеям» сильно поменялось. Фрейд, больше занимаясь неврозами, и Юнг, определивший педагогическую силу жизненных образов, показали необходимость изучения мифологический универсалий. Причем порядок, установленный Бастианом, остается неизменным: 1) «элементарная идея»; 2) влияние климатических и географических условий; 3) влияние исторического процесса. Методы психоанализа сегодня позволяют пойти дальше от простого перечисления и описания «элементарных идей» к изучению их биологических корней. Называть эти методы ненаучными по меньшей мере смешно, так они уже давно доказали свою состоятельность. Разумеется, материал исследования абстрактен, но так или иначе был пережит каждым – если не в творениях поэтов или художников, то в самой жизни.

Думаю, нет смысла в очередной раз повторять, как психоанализ демонстрирует нам родство сна и мифа и следующую из него теорию о том, что мифология развивается спонтанно и традиционно, где бы человечество ни нашло себе приют. «Всякий, кто знает, что такое сон, – пишет Геза Рохейм, – согласится с тем, что в разных культурах не может существовать разных “способов видеть сны”, так же как не существует разных способов спать…»²⁵ Наличие прямой связи снов и видений с мифическим символизмом, от Данте до андаманских сновидцев (око-джуму)²⁶, слишком хорошо известно в наши дни и не требует доказательств. Также существует тесная связь между защитным, эгоистичным, религиозным символизмом простого человека и мечтами лучших из мечтателей. Знахари, как метко подметил Рохейм, – «это громоотводы повседневных тревог. Они охотятся за злыми духами, как за дичью, как бы охотятся за реальностью»²⁷. Сражаясь со злыми духами, они получают толику мудрости, которой лишены их экстравертные соплеменники. Фактически они являются предшественниками тех великих мечтателей, которых мы называем учителями человечества: Птаххотепа, Эхнатона, Моисея, Сократа, Платона, Лао-цзы, Конфуция, Вьясы, Гомера, Будды, Иисуса, Кецалькоатля, Мухаммада… Многовековое изучение йогами темных глубин души сделало Индию первой среди обителей мудрости; но все-таки часть этой мудрости принадлежит и остальному миру. Поэтому Ананда Кумарасвами был прав, утверждая, что метафизические символы индийских мифов имплицитно присутствуют в мифологиях других стран. «Любая мифология, – пишет он в своей работе, сравнивая философию Платона с индийской, – включает в себя соответствующую философию; и если есть только одна мифология, также как есть одна “вечная философия”, то высказывание Еврипида “этот миф – не мой, я слышал его от моей матери” указывает на духовное единство людей, существовавшее задолго до изобретения металлов. И прав был Альфред Иеремия, сказав, что все человеческие культуры – суть диалекты одного языка духа»²⁸.