Полет бабочек

Все рано легли спать, чтобы хорошенько выспаться перед тем, как приступить к сбору материалов. Сантос был непривычно молчалив, а Клара ужинала в своей хижине. Вначале Томас не замечал тарантула из-за черных теней, которые отбрасывала лампа, но когда он улегся в гамак, то увидел, как паук перемещается по балкам, прямо над ним. Страшно нервничая, он не стал гасить лампу — вдруг не уловит момента, когда тарантул заползет на веревки гамака. Каждый раз, когда тарантул шевелился, кожа Томаса покрывалась мурашками, словно от холода. Но не только тарантул держал его в напряжении — всего лишь несколько хрупких стен из пальмовых листьев отделяли его от Клары. Странно было слышать здесь, в джунглях, женский голос, низкий и хрипловатый, когда она разговаривала со своим мужем, — он смешивался с трелями цикад и криками ночных существ. Всю ночь поочередно раздавались голоса птиц, получивших свои названия благодаря звукам, которые они издают, — совы мурукутуту и якуруту. Наконец Томас уснул, и в его снах паук плел свою паутину.

В первый день Томас устремился на поиски новых видов чуть ли не на крыльях. Все цвета вокруг казались ярче, а крики птиц и обезьян на деревьях — громче. Сантос сопровождал их, что доставляло некоторые неудобства — мужчины привыкли охотиться в тишине, тогда как их спутник был настроен побеседовать.

— И все же мне кажется это странным, — сказал он. — Вы просто обожаете тех существ, которых собираете, — особенно вы, мистер Эдгар, — и в то же время первое, что вы делаете с этими созданиями, когда обнаруживаете их во всем великолепии среди дикой природы, — это убиваете их.

— Ну, мы же, в первую очередь, ученые, — ответил Эрни, который, похоже, вовсе не возражал, чтобы его отвлекали, несмотря на то что их присутствие распугало птиц.

Всполохи разноцветных крыльев рассыпались во все стороны, но Эрни смотрел только на Сантоса.

— О, я не имел в виду вас, доктор Харрис, — произнес Сантос, — Смею заверить, к этим животным вы, скорее всего, не исиытынаете никаких чувств.

— Не все так просто, — возразил Эрни.

Он умолк на мгновение — похоже, его удручала оценка, которую дал ему его покровитель.

— Иногда я испытываю сильнейшее чувство вины из-за того, что убиваю их.

— Но зачем тогда убивать?

— Позвольте мне сказать вам кое-что, мистер Сантос, — вмешался Джордж, — вы же сами заплатили за все это. А вы не чувствуете себя виноватым?

— Но я — ханжа, мистер Сибел, и открыто признаюсь в этом! И как бы то ни было, я не люблю животных. Я разве что поесть их люблю, но вообще-то считаю, что от них в лучшем случае одни неприятности, а насекомых и вовсе терпеть не могу. Но вы… я слышал, вы утверждали, что любите ваших драгоценных муравьев и жучков. А вы, мистер Эдгар, — ваших бабочек.

Томас тщательно взвешивал свой ответ. Сантос поднял тему, о которой он всегда старался не думать. И он знал, что сейчас все испортит.

— Я люблю их как образец творчества Господа, сэр. И наш долг, как ученых…

В этот момент ему послышалось сопение со стороны Джорджа.

— …Как ученых, — повторил он, на этот раз громче, — изумиться работе Господа и изучить ее. То есть мне хотелось бы сказать, что эти создания бывают такими замысловатыми, с мельчайшими и точнейшими деталями — ни одной машине не справиться с подобной сложной задачей…

— Да-да, мистер Эдгар, не сомневаюсь, все очень замечательно, но, боюсь, вы меня не убедили.

Сантос немного отстал, чтобы продолжить разговор с Джорджем, а Томас, у которого бешено колотилось сердце и горело лицо, ускорил шаг, расстроенный.

Настало самое жаркое время дня, и Томас вспомнил слова Сантоса о том, что гигантские бабочки появляются вечером, когда становится прохладно. Он довольствовался тем, что после обеда составлял каталог и читал.

Клара и Джон оставались все это время вблизи лагеря, и Джон, казалось, был больше сосредоточен на том, чтобы преподавать Кларе уроки ботаники, а не собирать образцы. Они сидели бок о бок в тени, разложив перед собой груды листьев, которые срисовывали к себе в тетради, раскрашивали и делали пометки. Хоть Томас по-прежнему избегал встреч с Кларой, он поневоле слегка позавидовал тому, с какой легкостью эти двое общались друг с другом. Он понимал, что, если бы не то, что произошло между ними, — у него язык не поворачивался признаться, что это было, даже самому себе, — он тоже мог бы свободно чувствовать себя рядом с ней, занимать ее беседой, поскольку она казалась яркой и умной женщиной.

Когда солнце начало клониться к закату, Томас предпринял еще одну вылазку в лес, взяв с собой Эрни, — не решаясь ходить одному по пока еще незнакомым тропинкам. Он дергал головой на каждое движение в лесу, но это были либо обезьяны, прибегавшие на них посмотреть, либо грузные птицы, скакавшие с ветки на ветку. Других бабочек тоже не было видно — все они прятались в укрытия к наступлению ночи. И хотя небо, все еще синее, проглядывало сквозь верхушки деревьев, свет уже не проникал сквозь листву. Пора поворачивать назад.

— Не двигайся, — сказал Эрни, шедший сзади.

Томас остановился, отметив про себя серьезность тона Эрни.