Эти мужчины были серингуэйрос, о которых он слышал раньше, — люди смешанной расы, нанятые в качестве рабочей силы в районе Амазонки и даже Северной Бразилии, а не те индейцы, которых Сантос использовал в Перу.
И только рабочие, находившиеся у костров, продолжали стоять. У одного из них, с лицом гладким, как у ребенка, от дыма ручьями текли слезы. Костер — больше дымивший, чем горевший — был из пальмовых листьев, сложенных в высокую кучу. Мужчина повернул шест с комочком каучука на конце — на глазах у всех он вырос в огромный и тяжелый шар. На руках человека сочились язвы, время от времени он чесал их, размазывая по коже кровь и гной.
— Я же обещал вам, господа, что вы увидите, как готовят каучук, — произнес Антонио, когда все остановились как вкопанные. — Ну и зрелище, как по-вашему?
Томас огляделся вокруг. Эрни и Джордж наблюдали за происходящим с блеском в глазах, тогда как Джон отошел в сторону. Лицо его выражало скорее сочувствие, чем восхищение — и когда он на миг встретился взглядом с Томасом, то качнул головой.
Сантос разговаривал с чернокожим человеком. Томас удивился, услышав, что они говорят по-английски. Этот человек, одетый в легкую рубашку с длинными рукавами, с носовым платком, заправленным за воротничок, и в фетровой шляпе, да еще с ружьем через плечо, стоял с суровым видом рядом с Сантосом и энергично кивал головой. Хоть он и сам был явно наделен властью, но в присутствии Сантоса выказывал ему крайнюю почтительность. Какое значительное уважение внушает людям Сантос, подумалось Томасу.
Клара стояла рядом с мужем, держа его под руку. На ней была городская одежда, что очень удивило Томаса — он-то решил, что она привычна ко всему, и потому изящный зонтик, который она рассеянно вращала на плече, смотрелся очень странно посреди джунглей — лучи заходящего солнца тонкими шипами пронизали его купол.
Слуги возились с серингуэйрос — спешно грузили пожитки им на спины, освобождая хижины. Этот лагерь был крупнее того, в котором они жили на Тапайос, — более десятка хижин стояли по кругу с кухней посередине. На шестах висели газовые лампы, и, когда один из рабочих собрался было взять одну из них с собой, Антонио грубо одернул его, чтобы тот ничего не трогал.
Когда Томас вошел в хижину, сердце его упало. Хоть она и просторною той, что он делил до этого вместе с Джоном, постелью ему снова будет служить гамак. Пол, сложенный из жердей, был приподнят — по-видимому, для того, чтобы хижину не затапливало, — и совершенно гол, здесь не было ни письменного стола, ни полок для книг.
— Все в порядке, сэр?
Антонио вошел в хижину следом за ним.
— Да, спасибо, Антонио.
— Мы послали за мебелью для вас. Она прибудет в течение двух дней.
Томас приободрился.
— Благодарю вас. Это очень любезно с вашей стороны.
Комната хранила основные запахи человеческой плоти — застарелого пота, а еще, возможно, выделений организма, — но беглый взгляд подсказывал ему, что он, должно быть, ошибается. Это всего-навсего комната с четырьмя гамаками, где после тяжелой работы крепко спали четыре человека, которые не придавали значения приличным манерам в обществе или им это не было нужно.
Едва он поставил свои вещи на чистое место в углу комнаты, как на стене рядом с ним что-то шевельнулось. Он спугнул кого-то — скорее всего, насекомое. Нет — это паук. Томас отпрянул от стены, но тут же ему стало смешно — чего это он испугался? Он же считается натуралистом! У огромного ворсистого паука ноги были похожи на толстые волокнистые веревки. Тарантул.
Антонио снова просунул голову в дверь.
— Что случилось? Я слышал крик.
Неужели он кричал? Кажется, это входит у него в привычку — громко пугаться и при этом не слышать собственных криков.
— Ничего, — сказал Томас. — Всего лишь паук. Сейчас я его прикончу.
Он наклонился, чтобы снять ботинок.
— Нет!
Антонио шагнул в комнату.
— Его нельзя убивать, мистер Эдгар — сбросит с лап все ворсинки, а они гораздо опаснее паучьего укуса. Похожи на иголки и очень ядовитые.
— Ну и что же мне теперь с ним делать?
У него не было никакого желания собирать эту гадость с пола. Ему стыдно за свою слабость, но что поделаешь — Антонио уже знает, что он трус.
— Не трогайте его, сэр. Он вас не потревожит. К утру сам уйдет. Вот увидите.
Наверное, следовало бы позвать Джорджа, но Томас внезапно почувствовал настоятельную потребность держаться подальше от тарантула. В конце концов, не похоже, чтобы Джордж так уж увлекался пауками, и, скорее всего, придя, он просто прочтет о них небольшую лекцию.