Полет аистов

Джунгли показались мне настоящим царством мертвых, где бок о бок существовали неистребимая жажда жизни и ее полная противоположность. Источенные червями пни, рухнувшие деревья, запахи разложения представлялись мне последними всплесками бьющей через край жизни. Мы находились в джунглях, и это значило, что вокруг нас постоянно что-то умирало, витали запахи тоски, а мхи и болота окутывала печаль. Порой невесть откуда пробивалось солнце. От его брызг буйная масса листьев и лиан мигом пробуждалась и старалась подставить под солнечные лучи свое тело, жаждущее света. И тогда лес превращался в диковинный питомник, где все росло так неудержимо, так торопливо, что мне казалось, будто я это слышу.

Тем не менее атмосфера джунглей не тяготила меня. Лес представлялся мне огромным, волнующимся, безбрежным морем. Какая-то непостижимая свобода правила всеми этими высокими стволами, оплетенными лианами, всеми этими висящими в воздухе растениями и мириадами листьев, всем этим гигантским кружевным миром, порой чем-то похожим на наши европейские леса. Несмотря на оглушительный гомон и множество деревьев, лес казался широким открытым пространством. Обманчивое впечатление. Здесь каждый миллиметр почвы был кем-нибудь заселен. Здесь повсюду копошились и сталкивались друг с другом всевозможные живые существа.

По словам Бекеса, каждое животное занимало здесь свою нишу. Прогалина, образовавшаяся при падении дерева, служила пристанищем для диких свиней. В непролазном подлеске, заплетенном лианами, жили антилопы. А на полянах, над которыми смыкался лесной свод, вили гнезда и целыми днями пели птицы: им был не страшен дождь.

Иногда, слыша скрежет или свист, выделявшийся из общего хора, я спрашивал: «Бекес, кто это кричит?» Он какое-то время раздумывал, потом отвечал:

– Это муравей.

– Муравей?

– У него крылья и клюв, и он может ходить по воде. – И пожимал плечами. – Да, это муравей.

У Бекеса были особые представления об экваториальном лесе. Как и все мбака, он считал, что джунгли населены духами, мощными и невидимыми силами, таинственным образом связанными с животными. Впрочем, африканцы и о самих животных говорили не так, как европейцы. По их мнению, звери – существа, по меньшей мере равные людям, их надо бояться и уважать, потому что они якобы способны испытывать неведомые нам ощущения и обладают властью над иными мирами. Так, например, о Горилле Бекес говорил почти шепотом, «чтобы ее не обидеть», а о Пантере рассказывал, что она может прийти вечером и одним взглядом разбить стекло лампы.

В первый же день пошли проливные дожди. Небеса без передышки извергали потоки воды, ставшей неотъемлемой частью нашего похода, такой же, как деревья, крики птиц и наши собственные тревоги. Ливни не приносили прохлады, они только мешали нам: земля проваливалась под ногами, образуя глубокие рытвины. Но мы шли и шли вперед, словно были неподвластны ярости небес.

Среди этого потопа нам встретились охотники мбака. Они несли на спине узкие корзины, туго набитые добычей: газелями цвета охры, обезьянами в позе спящих младенцев, серебристыми муравьедами в шуршащей чешуе. Мы и мбака, улыбаясь, угостили друг друга сигаретами, но на лицах охотников я заметил тревогу. Они направлялись на север и хотели добраться до края леса прежде, чем наступит ночь. Одни только пигмеи ака не боялись темноты и посмеивались над духами. Но ведь наша команда шла на юг – а это само по себе уже считалось кощунством.

Каждый вечер мы искали для ночевки место, укрытое от дождя. В шесть часов мгновенно темнело и загорались светлячки, без устали кружившие среди деревьев. Немного позже мы ели, усевшись прямо на земле поближе к костру, чавкая и шумно глотая, как голодные звери.

Я почти все время молчал, размышляя о тайной цели своего путешествия. Потом уходил в палатку и лежал там, спрятавшись от дождя и слушая, как капли стучат по брезенту. В такие моменты я мысленно разговаривал с тишиной и думал о том, что мои приключения принимают драматический оборот. Я вспоминал об аистах, о странах, через которые я промчался, как метеор, о волне насилия, бушевавшей прямо у моих ног. У меня было такое ощущение, что я плыву вверх по течению кровавой реки и скоро найду ее исток. Эта река брала свое начало там, где Макс Бём украл сердце сына, где они втроем – Бём, Кифер и ван Доттен – заключили дьявольский контракт на поставку алмазов с помощью аистов. Я вспоминал и о Саре. Без сожаления, без грусти. В других обстоятельствах мы, наверное, попытались бы вместе построить нашу дальнейшую жизнь.