Парламенты Германии в 1848 году делали то, что все парламенты мира делают во время революции: много революционных фраз и много дел, если не прямо реакционных, то, по крайней мере, всегда благоприятных окончательному триумфу реакции. Правительства Германии позволили им заниматься этим довольно долго, чтобы они совершенно дискредитировали себя во мнении народных масс, и когда равнодушие, чтобы не сказать полное недружелюбие этих масс к этим академиям буржуазных болтунов стало достаточно очевидным фактом, они предписали и выполнили роспуск парламентов без какого-либо затруднения.
Постоянно вдохновленные этим новым практическим духом, который, начиная с этой эпохи, просто не прекращал озарять политических деятелей и партии Германии, парламенты образца 1848 года, естественно, не смогли сделать ничего серьезного и прочного для свободы, но зато они подготовили основы нынешнего германского единства. В этом смысле можно сказать, что псевдореволюционность немецких патриотов 1848 года была для Бисмарка в 1871 году тем же, чем был во Франции генерал Кавеньяк для Наполеона III - предшественником.
Сегодня, как всегда во имя все того же практического духа, глашатаи и руководители партии социал-демократов Германии осуждают то, что они называют "нашим мистицизмом", нашими мечтами. Как и буржуазные демократы в 1848 году, или как уже сегодня видный итальянский патриот и теолог Мадзини, хотя и иначе, чем Мадзини, обращаясь к свидетельству атеистической науки, а не поверженного Бога, они прежде всего являются авторитарными централистами и доктринерами, и как таковые, опираясь на научную теорию К. Маркса, которую они, конечно, не осмеливаются провозгласить безупречной, но которую они недалеки от того, чтобы обожать, как христиане обожают свою Библию, или как сторонники Мадзини делают это с каждым словом, упавшим с пророческих губ их учителей, немецкие социал-демократы полагают и серьезно, страстно убеждены, что для собственного блага пролетариата необходимо, чтобы освобождение и вся будущая организация упали на народ как нечто вроде официального благословения с высоты центрального правительства, несомненно, весьма революционного, но в то же время очень сильного. Они рассматривают организацию этой новой власти и ее неоспоримое и сильное действие, по крайней мере в течение первых десяти или двадцати лет, которые последуют за необходимым, более или менее жестоким разрушением нынешней системы, как единственное средство обеспечить триумф социальной революции и установить на неколебимых основаниях новый порядок. Это кажется им настолько прозрачным и ясным, что исключает все недомолвки, и столь же простым, как выпить стакан воды. Они наивно удивляются, как можно сомневаться в том, чтобы признать добротность системы, которая, кажется, очевидна сама по себе, и они даже не подозревают об ужасных противоречиях, которые ей присущи и которые сводят ее к нулю, делая из нее утопию столь же обманчивую, сколь и опасную.
Эти противоречия, я не премину указать на них позже, ограничившись теперь лишь постановкой следующей дилеммы: или социализм социал-демократов искренен, и тогда им надо готовиться к огромному разочарованию, так как, если этот диктаторский, авторитарный, правительственный путь превосходен, чтобы основывать великие и мощные государства, именно потому, что он превосходен для этой цели, он негоден для основания и организации социального и экономического равенства, для реального освобождения народных масс; потому что это равенство и это освобождение могут быть лишь продуктом самой широкой свободы, то есть действия стихийной организации и естественного, а не искусственного и декретированного сверху объединения этих масс. Или их социализм лишь весьма вторичная страсть, и их желание осуществить полное освобождение народа уступает место желанию основать на спине народа и под предлогом социальной революции великое германское республиканское унитарное государство; тогда они, действительно, очень практичные люди, так сумеют использовать социалистическую пропаганду, эту грозную разрушительницу государств, в целях строительства государства. Они еще раз пожертвуют благополучием и свободой трудящихся ради политической державы.
Мы предпочитаем первое предположение второму. Они обманываются, но не обманывают. Они твердо верят, что диктатура необходима для освобождения пролетариата; и с того момента, как они обрели эту веру, не естественно ли, что вначале они стараются ввести ее принцип в саму организацию Интернационала, а затем считают нас противниками всякой власти, анархистами, заклятыми врагами любого правительства, крайне опасными врагами Интернационала?