– Подпиши-ка и заверь печатью.
– Да у нас же отдела такого нет, – усомнился Черепахин.
– Будет, – успокоил его Машарин. – Подписывай!
Глава девятая
Дней через пять после ненастья в Приленск прибыл карательный отряд атамана Красильникова.
Свежие, вскормленные крестьянскими овсами кони легко несли грузных, перекрещенных ремнями всадников, звякали уздечками, нервно косились на лохматых ничейных собак, смотревших с проулков на кавалькаду умными рыжими глазами.
Казаки ехали молча, в сёдлах сидели прямо, будто каждый по осиновому колу проглотил, глаза под витыми чубами прищурены, усы у всех на один манер, одежда с иголочки – это тебе не солдаты местной роты.
Сам Красильников отличался от остальных только цветом мундира да блестевшими на солнце погонами. Это издали. А если взглянуть поближе, заметишь в карих глазах его удивлённое веселье, от которого не по себе, потому что неизвестно, что у атамана на уме – то ли он сейчас засмеётся, то ли раскроит тебя на две половины.
Бабы через оконные занавески и в заборные щели рассматривали казаков, удивлялись их бравости и желали им провалиться в тартарары: «Ишшо и энтих кормить заставят, боровов мордастых, иде столь напасесси? И так в дому, как в церковной заклети, пусто. Хлеб каждый день пеки, молоко носи, боровишко у кого был, так давно сожрали солдаты, за коров уже принялись. А вместо денег одни гумажки суют. Провались така жисть!»
Едва спешившись, казаки пошли шарить по городку.
Из-за глухих оград всплеснулись истошные вопли собак, кур, взвизги баб и девичий рёв – соблюдать приличие казакам было недосуг.
Дурной слух о разорителях-казаках дошёл до Приленска раньше, чем депеша о них. Говорили, что грабят всех подряд, насильничают, секут крестьян шомполами и расстреливают кого попало.
Подобные сплетни Черепахин пресекал, считал их красной пропагандой:
– Не может освободительная армия куражиться над мужиком. Она карает только врагов, защищает мирных граждан.
Однако «защитники» оказались шибко шустрыми. К вечеру одна за другой прибегали в управу бабы и в голос молили унять варнаков:
– Ить последнюю шаль забрал, дьявол колченогий, чтобы ему удавиться на ей! Дуньку вон у Алёны спортили, Матвея избили до полусмерти. Где закон туты-ка? Велите убраться им, не то сама возьму ружжо и хлестану меж глаз первого попавшего. Суди потом!
Черепахин требовал у Красильникова призвать казаков к порядку, но тот только скалился и пучил не меняющие выражения удивлённые глаза.
– Казаки, могет, завтре на смерть идти, а тебе лишь бы тихо было! Аль совдеповок жалко? Так им самим хочется, невмоготу. Пускай радуются!
– Слушай, Красильников, не валяй дурака. Тут без тебя порядок установлен, делать тебе здесь нечего, можешь проваливать, – сказал начальник милиции, малорослый и изящный прапорщик Силин. – Собирайся и сматывай! Как бы до скандала не дошло.
– Бордель вы тут развели, а не порядок. Совдеповцев из тюрьмы повыпускали? С комиссарами шашни разводите? Я про твоё правление, Черепахин, ишшо поговорю где следоват!
– А тебе говорят, прекрати безобразничать! – вскипел Силин. – Мы не позволим тебе творить здесь произвол. Ясно?
Красильников по-петушиному хохотнул, потом разом прекратил смех, немигающим взглядом посмотрел на прапорщика и наставительно сказал:
– Мой отряд так и называется – ка-ра-тель-ный! Понял? Завтра перепорю пол вашей деревни и расстреляю каждого десятого. Понял? Я с корнем выжгу красную заразу. И кто помешает – к стенке! Без разговору!
Прапорщик побелел с лица и молча, отошёл к окну.
– То-то! – крикнул ему Красильников.
– Не пугай, – сказал Черепахин. – Дискредитировать себя в глазах населения не позволим. Сейчас же собери своих лампасников и чтобы порядок был.
– Да уж не большевички ли вы оба туты-ка? – как будто обрадовался Красильников и завертел головой от одного к другому.