Покушение в Варшаве

У Лович кружилась голова. Она готова была сесть прямо на дорожку. Ей всегда казалась слишком подозрительной та готовность, с которой покойная ныне императрица-мать Мария Федоровна согласилась оставить будущей жене Константина веру ее предков. И это в императорском доме, где иностранных принцесс заставляли принимать православие! Жанетта догадывалась, что такой шаг имел целью отделить цесаревича от собственного народа. Все, чтобы продвинуть к трону Николая!

– Они очень дурно с вами поступили.

«Женился на католичке – отрезанный ломоть», – думала молодая женщина. Однако дети от подобного брака все-таки могли быть опасны… Жанетта заплакала. Теперь она почти ненавидела императора. Не потому, чтобы он знал. Скорее всего, нет. Но его мать, мать Константина – что за ехидна?

– Вы вправе отомстить, – констатировала старуха Чарторыйская.

Глава 19. Как резидент резиденту

Москва

Александер продолжал навещать кизилбашей, которые по-прежнему ругали свое житье-бытье в Москве. Но с ним самим случилось событие, которое он не знал, чему приписать: желанию местной полиции поскорее избавиться от него, как от подозрительного иностранца, который слишком много общается с персами, или усилиям собственных соотечественников…

Покинув дворец генерал-губернатора, где «томилось» посольство, полковник вышел на бульвар близ Кремлевских стен. Был тот час, когда вечернее солнце освещало золотой купол Ивана Великого. Мимо катили зеленые экипажи. По тротуарам, отделенным от проезжей части невысокими заборчиками, шли бабы в полосатых накидках и шелковых сарафанах. Вдруг мимо него проследовала молодая дама с зонтом из палевых кружев. Ее лицо в глубине шляпки поразило полковника своей абсолютной красотой. Правильные черты, узкие скулы, черные брови и кудри. Изящная поступь ножек, рассыпчатый стук каблучков по брусчатке, тонкая талия, перетянутая лазоревым поясом с золотой пряжкой, – все вызывало к себе интерес. Красавицу можно было бы принять за кокотку, вышедшую на промысел, если бы не элегантный туалет и не кормилица, следовавшая рядом. Подобных «мамушек» позволяют себе только состоятельные семьи.

Проходя мимо Александера, дама уронила перчатку. Джеймс тут же поднял ее, принимая знак как приглашение к разговору. Но красавица не проронила ни слова, кивком поблагодарила его и двинулась дальше, несколько раз оглянувшись, чтобы удостовериться, идет ли понравившийся кавалер за ней.

– Вы, сударь, ступайте поодаль, – сказала ему старуха по-французски. – Но не теряйте нас из виду.

Тут бы полковнику усомниться. Ну какая русская нянька знает французский? Так бегло говорит только мадам, содержательница борделя, привычная к общению с иностранными клиентами. Или, может быть, «мамка», которая пасет девушек на бульваре и тоже рада покупателям из путешествующих господ – платят щедрее.

Дама с «кормилицей» сели в карету, которая стояла у высокой черной с золотом решетки, отделявшей улицу от белого особняка на взгорье, – красивейший дом в Москве! Чудо, что он не пострадал при пожаре! Александер подозвал дрожки и велел извозчику следовать за экипажем.

Большинству московских «ванек» достаточно было крикнуть: «Allez! Allez!»[93] – и они мчали иностранца, «куда изволите». Догадливы. Карета остановилась перед внушительных размеров домом где-то на Волхонке. Колоннада, портик, все, как везде… Госпожа вошла через парадный вход. А ее кормилица, сделав иностранцу знак следовать за ней, поспешила к одному из флигелей.

Простая дверь. Никакой прислуги. Крутая лестница ступеней в тридцать. И вот уже гость оставил позади себя «черную» половину дома, где обитала челядь. Он очутился в анфиладе залов, слишком красиво обставленных, чтобы быть внутренними покоями.

Уличная красавица ожидала его в одном из них. Она уже сняла шляпку и отдала зонт. Теперь ее чарующая, вовсе не здешняя красота представилась во всем блеске. Итальянка? Испанка? Только не русская – слишком смугла и черноволоса. Впрочем, для здешней страны нет чужих типов: цыганка, еврейка, гречанка, валашка, казачка, наконец.

– Я армянка, – сказала она. – Это дом моего отца. Мы живем в Москве уже третье поколение. Здесь наше убежище от тех, кому вы так охотно покровительствуете. Почему вы, христиане, помогаете тем, для кого мы – рабы?

«Может быть, мы не такие уж христиане», – усмехнулся Джеймс. Во всяком случае, у него на Востоке ни разу не возникло желание посетить тамошнюю христианскую церковь: «Мы не дикари».

– Вы пригласили меня, чтобы поговорить о вере? – осведомился он.

– Совсем нет. – Маленькая, но сильная рука новой знакомой сжала его ладонь. Дама повлекла полковника за собой. Глазам гостя представилась менее помпезная, но очень уютная комната с купольным потолком. Коринфские колонны отделяли альков с диваном. Над ними виднелись занавеси, которые при желании можно было задернуть.