Как только машина скрылась за поворотом, Курбатов сразу же вернул группу на дорогу и быстрым шагом, почти бегом, повел ее по колее, на которой собаки, как правило, берут след очень плохо.
– Ну их-то понятно почему, – как бы продолжил давно прерванный разговор Реутов. – Эти двое, младший лейтенант и водитель, расскажут чекистам, что наша группа ушла к Заурской, то есть уведут их в противоположную сторону. Но, в общем, считаю, что вести себя мы должны жестче.
– Крови хочется, подполковник? – недобро взглянул на него Иволгин.
– Хочу знать, что перешел границу и погиб здесь ненапрасно – вот чего я хочу! И если кто-то вошел в группу лишь для того, чтобы вздыхать по невинно пролитой русской крови, то обязан со всей строгостью напомнить: это кровь не русская, а жидо-большевистская. И чем больше мы выпустим ее, тем скорее земля наша святая очистится от скверны.
– Прекратить! – потребовал Курбатов, понимая, что ни к чему хорошему этот кроваво-философский спор не приведет. – Выполнять приказы и, по мере возможности, не рассуждать.
Но тут же про себя добавил: «Приказать, чтобы не рассуждали, я-то, конечно, могу. Но только идем мы действительно по своей земле, и не рассуждать по этому поводу невозможно. Любое убийство требует философского осмысления. Оружие появляется после мысли. Вот в чем суть».
Колея железной дороги открылась им неожиданно, в просвете между кронами деревьев. С одной стороны к ней подступал подрезанный склон горы, с другой – глубокий каменистый каньон, в недрах которого едва слышно клокотал ручей. А дымок над трубой свидетельствовал, что где-то там, за ожерельем из небольших скал и камней, находится сторожка обходчика.
– Здесь нас ждет работа, – объяснил ротмистр. – Пускаем под откос состав и, – оглянулся он на стоящего чуть в стороне пленного, – имитируем марш-бросок дальше, на Читу. На самом деле отходим на пять километров назад, к станции Вороновской, и сутки отдыхаем.
Еще через несколько минут, обойдя овраг, они засели за камнями. Курбатов сам снял появившегося на участке путевого обходчика и подозвал пленного.
– Что, сержант Бураков, тебе не кажется, что мы пришли?
– Не убивайте меня, ротмистр, – пробормотал тот, покаянно опустив голову. – Мы ведь уже столько прошли…
– Тебе грезилось, что идти нам так через всю Россию?
– Вроде бы так, – кивнул сержант.
– Вот только пути к небесам у нас разные. Видишь этого? – кивнул в сторону все еще содрогающегося в конвульсиях путейца. – Поэтому разговор у нас короткий и сугубо мужской. Берешь ключ и откручиваешь гайки на стыке рельсов. Откажешься – ляжешь рядом с обходчиком.
Сержант мрачно взглянул на Курбатова, осмотрел повысовывавшихся из-за укрытий остальных диверсантов и протянул руку к ключу.
– Хотел бы лежать на обочине, давно попытался бы убежать, – проговорил он. – А так меня послезавтра на фронт. Куда ни кинь – везде клин.
– Может, лучше миной рванем? – предложил Вознов, наблюдая, как споро управляется инструментом пленный. – Эффектнее, да и движение задержим как минимум на сутки. Пока приведут в порядок, то да се…
– Сэкономим.
Сержант рассоединил рельсы и с помощью диверсантов сдвинул их с места. Осмотрев работу, Курбатов прислушался. Поезд направлялся в сторону Читы и был уже недалеко.
Преодолев овраг и засев в зарослях кедровника, диверсанты видели, как товарняк с двумя вагонами охраны, спереди и сзади, на полном ходу ушел под откос и между переворачивающимися вагонами мелькали человеческие тела.
– Ну вот, штабс-капитан Иволгин, – холодно улыбнулся Курбатов, когда все было кончено и останки людей вместе с остатками вагонов навечно обрели покой в сырой утробе каньона, – а вы говорите: свои, русские, кровь… Война идет, штабс-капитан, война. И впредь, если кто-то в моем присутствии решится изливать сентименты, – получит полное согласие моего пистолета.
– Можете в этом не сомневаться, – поддержал командира подпоручик фон Тирбах.
Наступило неловкое молчание.
– А что со мной? – робко подал голос вместо притихшего Иволгина пленный сержант.
– С тобой, Бураков, как видишь, ничего. В отличие от взвода красноармейцев, которых ты пустил под откос. Ты в полном здравии. И свободен.
– Что, правда?
– Подпоручик Тирбах, верните сержанту его автомат и диск с патронами.
Воровато оглядываясь, Бураков взял автомат, отсоединил пустой и присоединил полный диск и, передернув затвор, начал пятиться назад, пока не скрылся в кустах. Наверное, он был очень удивлен, что вслед ему не прозвучало ни одного выстрела.
– Напрасно, – проворчал Кульчицкий. – Схватят – все выложит.
– Не так-то просто будет схватить его сейчас, – возразил Чолданов. – Судя по всему, он из местных, забайкальцев, края эти знает. А еще лучше знает, что с ним сделают энкавэдисты, если попадется им в руки и все раскроется.
– Верно, подъесаул, – одобрил ход его рассуждений Курбатов, уводя группу все дальше и дальше от железной дороги. – Теперь он такой же волк-одиночка, как и каждый из нас. По всей России, от кордона до кордона, мы будем доводить до волчьей люти и отпускать на волю таких вот, заматеревших.
52