Похищение Муссолини

– Пусть лучше Муссолини, этот задрипанный фюрер, объяснит, как он докатился до того, что его тайно содержат на чужой вилле, словно грязного мафиози, оказавшегося заложником враждебной «семьи». Что касается меня, то я работаю уже два года. Это мой кусок хлеба.

– Хорошо, поставим вопрос иначе. Муссолини приходилось видеть вас?

– Издали.

– Но если вы узнали его, почему бы не допустить, что и он узнал вас?

– Я не стал бы распивать с ним бутылку корсиканского даже в том случае, если бы пригласил меня. – То, о чем говорил Могильщик, никак не согласовывалось с его голосом – тихим, вкрадчивым, напоминающим голос священника, наставляющего заблудшего отрока. И прохладное сладкое вино, которое Могильщик подливал из старого кувшина с тонким горлышком, похожего на древнегреческую амфору, тоже казалось им вином причастия.

– То есть я должен понимать так, что дуче пока что не догадывается о вашем существовании?

– О моем существовании не догадывается уже даже Господь Бог. Ибо от меня, того, кто когда-то верховодил на улицах Рима, не осталось ровным счетом ничего: ни фамилии, ни документов, ни внешности.

Оберштурмфюрер метнул взгляд на Сильвио. Ни о каких таких превращениях Могильщика тот не говорил. Но Пореччи продолжал безмятежно смотреть куда-то в окно, считая, что он свое дело сделал.

– Поймите: дело не в том, что я не доверяю вам. Тем более что офицер, которого нам удалось завербовать, тоже подтверждает: пленником виллы является Муссолини, – признал Гольвег. – Но ведь возможны и двойники. Подставное лицо. Ложный след.

Могильщик покачал головой и рассмеялся.

– За здоровье нашего великого дуче. Равно как и за здоровье маршала Бадольо. Как видите, я смирился с существованием всех людей и богов. Они не мешают жить мне, я не мешаю им. А что касается вашего офицера, то он, конечно, мог клюнуть на двойника. Но я-то не позволил бы ему заблуждаться столь безнадежно.

– Так, может, его сообщения о том, что Муссолини пребывает на вилле, вообще основываются только на твоих словах? – неожиданно грохнул кулаком по столу Пореччи. – Ты пойми, что мы прибыли сюда не для того, чтобы пить твою кислятину!

– Ваши игры с офицером – это ваши игры, – ушел от прямого ответа островитянин.

Это породило большое сомнение у обоих контрразведчиков.

– Успокойтесь, капитан, – потребовал Гольвег. – Разговор у нас не для нервных.

Могильщику было под сорок. Однако казался он значительно старше. Выцветшая на солнце, изжеванная ветрами шляпа, которую он не снимал даже в доме и которая висела у него на ушах, как и старая, грязноватая щетина на лице, делали его похожим на старика нищего.

– Ну что ж, поверим вашей памяти, – смаковал свое вино Гольвег (относительно «кислятины» Сильвио явно перегнул), поочередно поглядывая то на Пореччи, то на Могильщика.

Он вдруг заподозрил, что эти двое итальяшек просто-напросто сговорились. На самом деле Могильщик никогда раньше и в глаза не видел Муссолини. Офицер из охраны или врет заодно, или же поверил им. Однако ни доказать это, ни проверить оберштурмфюрер не мог. Единственное, что он на самом деле мог, так это немедленно дать Могильщику лист плотной бумаги и карандаш и заставить нарисовать схему территории виллы, указав при этом запасные входы и расстановку часовых. Что и было сделано.

Гольвег уже не помнил, на каком именно факультете Римского университета учился в молодости Могильщик, но схема получилась, как у заправского картографа. Расстановку часовых, смену караула и всякие прочие детали, которые могли пригодиться при штурме виллы, он тоже изложил со знанием дела.

53

Дом хорунжего Родана стоял вроде бы не на отшибе. Но усадьба врезалась в мрачноватую, поросшую густой травой опушку кедровника, перепаханного каменистым оврагом, который тянулся до руин монастыря. И сама местность придавала сложенному из дикого камня дому вид отшельнического пристанища.

При отступлении войск атамана Семенова его контрразведка оставила Родана в тылу большевиков. Немного подлечившись после легкого ранения, он добровольцем вступил в кавалерийский полк красных, заявив, что семеновцы мобилизовали его насильственно. Хорунжий был хоть и из зажиточных, но все же крестьянин – и это несколько размягчило бдительность чекистов. Тем более что красным позарез нужны были опытные командиры и военспецы.

– По описанию узнаю, – холодно встретил хорунжий Курбатова, когда тот поздним вечером объявился у него на пороге и назвал пароль. – Сообщили уже. Могучий ты парень. Мало теперь таких – сабельными косами выкосило.

– Нам нужно денек пересидеть, отдохнуть.

– Если эшелон под откос завалили вы – деньком не обойдется. И к себе не пущу. Вас тут теперь много бродит. За каждого голову под секиру подставлять не резон.

– Я не терплю, когда со мной разговаривают в таком тоне, – с убийственной вежливостью объяснил ему ротмистр. – А все ваши желания, отставной хорунжий, может удовлетворить одна-единственная пуля.