Потом начал свое бормотание Буревестник. Элрик, предупрежденный то ли мечом, то ли каким-то шестым чувством, резко повернулся направо. Там появилась еще одна арка, которая излучала красный свет — такой же насыщенный, как и синий. Там, где встречались эти два света, образовывалось алое сияние фантастической красоты. Элрик смотрел на эту световую игру, испытывая такое же гипнотическое притяжение, какое он чувствовал на пандусе. Но опять его разум оказался сильнее, и он заставил себя войти под красную арку. И сразу же слева от него появилась новая арка, излучавшая зеленый свет, который сливался с красным. Еще одна арка слева посылала желтые лучи. А следующая — еще дальше — излучала розовато-лиловый свет. Элрику стало казаться, что он оказался в ловушке из этих взаимно пересекающихся лучей. Он ударил по ним Буревестником, и черное сияние на мгновение уменьшило силу лучей, но лишь на мгновение. Элрик продолжил движение.
Теперь за смешением цветов возникла какая-то фигура, и Элрику показалось, что это фигура человека.
По форме это был человек, но не по размерам. Когда фигура приблизилась, она оказалась вовсе не гигантской — высотой она была ниже Элрика. Тем не менее она производила впечатление чего-то огромного, словно и в самом деле имела гигантские пропорции, а Элрик увеличился до нее в размерах.
Она тяжелой поступью прошла
Но когда оно попыталось схватить Элрика, его руки нащупали только пустоту. Элрик сделал шаг назад и вздохнул с облегчением. Потом он с ужасом увидел, что свет проникает сквозь него. Он не ошибся — он и в самом деле превратился в призрака.
Существо снова потянулось к нему, снова схватило его, но опять в его руках оказалась лишь пустота.
Элрик, понимая, что эта тварь не представляет для него физической опасности, но, чувствуя, что находится на грани непоправимого безумия, повернулся и побежал.
Внезапно он оказался в зале, стены которого были образованы теми же неустойчивыми, колеблющимися цветами, что и все остальное сооружение. Но в центре зала, держа в руке какие-то крохотные фигурки, которые, казалось, бегают по его ладони, сидело небольшого роста существо — оно подняло взгляд на Элрика и весело ухмыльнулось.
— Добро пожаловать, Элрик из Мелнибонэ. Как поживает последний правитель моего любимого земного народа?
Сидящий был одет в светящийся шутовской костюм. На голове корона в виде шутовского колпака — пародия на короны, какие носят сильные мира всего. Лицо угловатое, рот широкий.
— Приветствую тебя, господин Бало. — Элрик шутливо поклонился. — Странное гостеприимство ты предлагаешь.
— Ах вот оно что, тебе, значит, не понравилось? Людям угодить гораздо труднее, чем богам, ты так не считаешь, а?
— Удовольствия людей редко бывают такими изощренными. Где королева Йишана?
— Позволь уж мне предаваться моим удовольствиям, смертный. Она здесь, я думаю. — Бало пощекотал пальцем, одну из крохотных фигурок у себя на ладони.
Элрик подошел поближе и в самом деле увидел Йишану и многих из потерянных воинов.
Бало посмотрел на Элрика и подмигнул ему:
— Их гораздо легче держать в руках, когда они такого размера.
— Несомненно, хотя я сомневаюсь — они такие маленькие или это мы такие большие.
— Ты проницателен, смертный. Может быть, ты знаешь и как это произошло?
— Этот твой зверь у входа, твои бездны, множество цветов, арки — все это каким-то образом искажает… но
— Массу, король Элрик. Но тебе эта теория не по уму. Даже повелители Мелнибонэ, самые богоподобные и умные из смертных, научились с помощью ритуалов, заклинаний и чар всего лишь управлять элементалями. Но они никогда не понимали, чем управляют, — вот в этом и заключается преимущество Владык Высших Миров, в чем бы ни состояли различия.
— Но я дожил до сего дня без потребности в чарах. Я дожил до сего дня, дисциплинируя разум!
— Конечно, это немало, но ты забываешь о главном преимуществе — об этом самом мече, причиняющем столько беспокойства. Ты пользуешься им для решения ничтожных проблем, но никак не можешь понять — это все равно что использовать огромную боевую галеру для ловли кильки. Этот меч имеет силу в любых мирах, король Элрик!
— Возможно. Меня это не интересует. Зачем ты здесь, господин Бало?
Бало хохотнул — смех у него был низкий, музыкальный.